теперь ничто не могло заставить ее впустить другого в святая святых ее существа, и физическая близость, становясь для нее способом достичь покоя, обрела новую цель. Как ни стремилась она доставить ему наслаждение, главной ее задачей было добиться, чтобы он отдал все, опустошил себя, оставив ее пыл неутоленным, хотя сама не жалела сил, добиваясь, чтобы он совсем потерял голову. Ей было достаточно его наслаждения, она как бы заявляла, что его наслаждение является также и ее. Но он-то желал другого, он хотел, чтобы его наслаждение передалось ей, хотел, чтобы закружило и выбросило на берег их обоих.

Ночью он спал, но очень чутко, все время чувствуя рядом тело Иды и сознавая, что потерпел в любовной битве странное поражение, такого он прежде не знал.

Его мучил вопрос, которому раньше он не позволял возникать, теперь вот явился без спроса. Вивальдо хотел знать, кто был у Иды до него, сколько их было, как часто, как долго; что тот или те значили для нее, кем были эти любовники – белыми или цветными? А, собственно, почему тебе это интересно? – спрашивал он себя. Какая тебе разница – один или несколько, белые или черные? Когда-нибудь она и сама скажет. Они все узнают друг про друга, времени будет достаточно, она все расскажет. Расскажет ли? Или примет его секреты так же безмолвно, как приняла его тело, радостно даруя облегчение? Она, конечно, кое в чем признается (правила игры ей известны), и это принесет ему и успокоение, и разочарование: ведь он так и останется на пороге этой таинственной страны, где она, как заколдованная принцесса из волшебной сказки, влачит свои дни, замурованная в высокую башню и охраняемая страшным чудовищем, не дающим ей расстаться со своей тайной.

Было еще очень рано, что-нибудь около семи, ниоткуда не доносилось ни звука. Лежавшая рядом девушка зашевелилась, вскинув во сне, словно от испуга, руку. Алый глазок сверкнул на ее тонком пальчике. Густые волосы разметались по подушке. Лицо во сне казалось чужим. Вечером она смыла весь грим, и теперь брови были почти не видны на лице, губы без помады выглядели нежнее и беспомощнее, кожа – темнее, чем днем, а округлый, довольно высокий лоб отливал цветом красного дерева. Во сне она напоминала девочку, но только очень скрытную: одна рука теперь наполовину закрывала лицо, другая – покоилась между бедер. Он почему-то подумал, что в такой позе спят дети бедняков. Легко коснувшись губами ее лба, Вивальдо тихонько выбрался из кровати и направился в ванную. Выйдя оттуда, он немного постоял, задумчиво глядя в сторону кухни, потом зажег сигарету и забрался с пепельницей обратно в постель. Он курил, лежа на животе, его длинная рука свешивалась до пола, куда он поставил пепельницу.

– Сколько времени?

Вивальдо откинулся назад, улыбаясь.

– А я и не знал, что ты проснулась! – И вдруг ужасно смутился, словно впервые проснулся голый возле девушки.

– Мне нравится наблюдать за людьми, когда они думают, что я сплю, – призналась она.

– Буду теперь знать. Давно за мной следишь?

– Не очень. Когда ты вышел из ванной, я увидела твое лицо, и мне стало интересно, о чем ты думаешь.

– О тебе. – Он поцеловал ее. – Доброе утро. Сейчас семь тридцать.

– Боже мой! Ты что, всегда встаешь так рано? – Она зевнула и широко улыбнулась.

– Нет. Наверное, мне не терпелось увидеть тебя.

– Надо будет тебе напомнить эти слова, – шутливо произнесла Ида, – когда ты станешь просыпаться в полдень и показывать всем своим видом, что не собираешься вылезать из кровати.

– Ну, из кровати я и сейчас не рвусь. – Она потянулась за сигаретой, и Вивальдо дал ей пару раз затянуться. Потом опустил сигарету в пепельницу и наклонился к ней. – Как дела?

– Ты был великолепен, – сказала она и, помолчав, прибавила: – Глубоко плаваешь. – Оба покраснели. Он положил руки на ее полные, широко расставленные груди с красно-коричневыми сосками. Ее крупные плечи мелко задрожали, на шее запульсировала жилка. Лицо стало взволнованным и одновременно отчужденным, бесстрастным и испуганным.

– Люби меня, – попросил он. – Хочу, чтобы ты любила меня.

Она остановила его руку, скользившую по ее животу.

– Ты считаешь меня одной из тех дурочек, что позволяют себе любить?!

– Малыш, – сказал он, – надеюсь, что так оно и есть. Верь мне, все у нас будет самым лучшим образом, мы еще даже не начинали. – Вивальдо перешел на шепот. Их руки переплелись в шутливой любовной борьбе.

Она улыбнулась.

– Сколько раз ты говорил эти слова?

Он замер, глядя поверх ее головы на скрадывающие дневной свет шторы.

– Думаю, ни разу. Такого, как сейчас, я не испытывал никогда. – Опустив глаза, он снова поцеловал ее. – Никогда.

Немного помолчав, она призналась:

– У меня такого тоже не было. – Она произнесла это очень быстро, как будто разгрызла во рту таблетку и испугалась ее вкуса и возможных последствий.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты говоришь правду?

– Да. – Она опустила глаза. – Мне надо быть поосторожней с тобой.

– Почему? Неужели ты не доверяешь мне?

– А вдруг я себе не доверяю?

– Может быть, ты раньше не любила, – сказал он.

– Скажем так, я никогда не любила белого.

– В таком случае, добро пожаловать, всегда к вашим услугам, – улыбнулся Вивальдо, пытаясь отогнать мигом нахлынувшие вновь сомнения и страхи. Он еще раз поцеловал ее, понемногу пьянея от женского тепла, запаха, вкуса губ. – Никогда, – серьезно повторил он, – никогда со мной не случалось ничего подобного. – Рука Иды слегка расслабилась, и он нежно направил ее вниз, целуя шею и плечи девушки. – С ума схожу от оттенков твоей кожи. Каких только нет!

– Бог мой! – произнесла она резко, нервно рассмеявшись, и попыталась отдернуть руку. Он не пускал: схватка возобновилась. – Я всюду одинаковая.

– Ты не видишь себя со стороны. А я вижу. В тебе словно множество женщин – кто окрашен в цвет меда, кто – меди и золота…

– Господи! И чем же все мы будем с тобой одним заниматься?

– Покажу. Но есть у тебя одно местечко совершенно черное, как вход в туннель.

– Вивальдо… – Она металась, крутила в какой-то муке головой, эта мука не имела ничего общего с ним, и все-таки он был в ней повинен. Вивальдо положил руку на лоб девушки, он уже стал покрываться испариной. Его поразил ее взгляд, она смотрела на него, как смотрит девственница на назначенного ей с рождения жениха, лицо которого видит впервые здесь, в спальне молодоженов, после того как ушли гости. Не слышно больше веселого шума – кругом тишина, и негде искать помощи, кроме как в этой спальне, единственное, что ее ждет, – это боль, которую принесет тело жениха. И все же она силилась улыбнуться. – Никогда не встречала раньше такого мужчины. – Она произнесла эти слова очень тихо, враждебность сочеталась в ее тоне с изумлением.

– Я