— Тяга неизбежна — твой дар усиливается, — Люцифер говорит это спокойно, а меня кидает в дрожь.

— Так он у меня все-таки есть...

— Если даже себе ты кажешься никчемной, почему другие должны воспринимать тебя иначе? Займись самооценкой, Райли.

От его ухмылки я вспыхиваю как спичка:

— А ты — своим тактом и манерами! А еще лучше — логикой.

Люцифер едва заметно ведет бровью, не понимая, к чему я клоню. Меня же распирает от возмущения:

— Если ты знал о даре, почему велел заниматься другим?  

— В первую очередь нужно работать над слабостями! — его глаза знакомо темнеют, а руки, удерживающие за талию и под коленями, сжимаются сильнее. — Сомневаюсь, что ты преодолеешь полосу препятствий на одном видении сущностей. На отборе понадобятся ловкость, выносливость, умение защищаться и нападать.

— Ну прости, что мой дар слишком ничтожен для ада! — я вырываюсь, но Люцифер держит крепко. Даже из этой схватки мне не выйти победителем. Перестав дергаться, я добавляю с обидой: — И прости, что я слабая.

Давай же, унизь меня. Выдай очередное саркастичное замечание.

— Хуже, — отбивает он. — Ты упрямая. А это хорошо, когда упорство направлено на результат, а не против него. Ты же расходуешь силы на борьбу с собой.

Чертов философ! Пока я обдумываю достойный ответ, вслед за поучением прилетает очередная колкость:

— Мне не показалось? Ты умеешь молчать?

— Жаль, что ты не умеешь быть… нормальным, — с тоской вздыхаю я.

Разговаривать без издевок. Не задевать. Не бить по больному.

— Как твой занудный святоша? — ехидно уточняет Люцифер.

— Он не мой! — вырывается у меня. Покраснев, я возвращаю разговор в нужное русло: — Своей несдержанностью ты делаешь очень больно. И если не перестанешь, многие от тебя отвернутся.

— А ты не закалишь характер, если не научишься не только слушать, но и слышать, — хмыкает Люцифер, влетая в распахнутое окно лазарета.

Смяв подушку, я поворачиваюсь на узкой кровати. Спина устала без движения. Хочется расправить плечи и пройтись, но за каждым моим шагом зорко следят лекари. Ни встать, ни сесть, ни взмахнуть крыльями. Лишь тишина и покой. И их опасные спутники — тревожные мысли.

Не верится, что у меня есть дар! Видение сущностей. Хочется поделиться новостью, но радость омрачает то, что я не умею им пользоваться. Как развивать силу, которую не прочувствовала до конца?

Второй причиной переживаний становится Визарий. Почему он не улетел сам? Ведь крылья еще были здоровы. И кого отправил за помощью к серафимам? Мне не с кем обсудить произошедшее, и некому довериться… за исключением Люцифера, который упрямо отмалчивается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ На третьи сутки в лазарете я устаю от бездействия и тягостных раздумий сильнее, чем от физических тренировок, и когда меня отпускают, чуть ли не бегом несусь в спальню. Вечером того же дня Айри и Лэм собираются в «Чертог» — праздновать мое выздоровление. Бесполезно убеждать, что побочный эффект дара болезнью не считается, и отмечать нечего. Проще уступить, чем объяснить, почему нет. Да и я рада любому поводу не лежать без движения.

Подготовка занимает несколько часов. Единственное, что мне удается самой — выторговать непрозрачное платье. В остальном Айри старается ото всей неуемной демонической души. Макияж яркий, на платформах босоножек не удержится и опытная стриптизерша, а накладные рожки в прическе подозрительно копируют стиль Инферны. Финальный штрих за Лэм ­— плотным слоем она наносит серебристо-черный блеск на мои крылья.

— Не рановато делать из меня демона? — фыркаю я, поморщившись от натирающего ногу ремешка.

— Самое время, — Айри обнимает нас с Лэм и разворачивает к зеркалу. — Готовы, красотки?

В кураже мы крутимся перед ним, подкалываем друг друга, посылаем воздушные поцелуи отражению. На волне всеобщего веселья тоска отступает… и уже в «Чертоге» накатывает с новой силой. Я не ищу Люцифера, но взгляд замечает до боли знакомый силуэт еще от входа. И, конечно же, в компании Инферны. Я отворачиваюсь, успев сохранить в памяти, что Люцифер не делает ни малейшей попытки отстраниться, когда ярко накрашенные губы словно ненароком касаются его щеки.

— Не опоздали, — радостно восклицает Айри, устремляясь в центр танцующей толпы.

Музыка оглушает. Вокруг извиваются разгоряченные тела. Кто-то из демонов пристраивает ладони на талию Лэм, и она прижимается к нему спиной. Поодаль Айри пьет жидкое марево прямо из горлышка.

Получив шлепок по ягодицам, я отшатываюсь под звонкий смех Ярона:

— Расслабься, недотрога. Сегодня даже ангелов не упрекнут за распутство.

— О чем он? — я с удивлением смотрю на Лэм.

— Сейчас начнется, — подмигивает она и кивком указывает на люстру.

Под потолком медленно гаснут свечи. Фанфары затихают. Отовсюду слышится свист и довольный рев. Что происходит? 

— Час греха! — кричит кто-то, забираясь на стойку.

В углах опрокидывают канделябры, погружая еле освещенный зал в темноту.

— Блуд! Блуд! Блуд! — скандирует толпа.

Айри как-то упоминала о ежегодном непотребстве в «Чертоге», когда демоны сношаются с кем попало — в основном с необращенными, но не брезгуют и ангелами. Я была уверена, что это выдумка. Невозможно поверить, что на небесах не знают о ночи Содома и Гоморры[1]. Когда разбили фреску, Данталион и Ромуил перетрясли наши шкафы до полок с нижним бельем… но при этом упустили разврат у себя под носом! Как же так? Пусть ангелы редкие гости в «Чертоге», да и сегодня кроме Ярона я заметила от силы двоих, но сам факт, что до сих пор никто не проболтался о грешном досуге, поражает.

— Представь, что мы в Вегасе, — хохочет Лэм, заметив мой изумленный взгляд. — Все останется здесь[2].

Над нами гаснет последний факел, и я испуганно проталкиваюсь к двери. Надо выбираться из этого царства порока. Я не собираюсь участвовать в групповушке, даже если ее воспоют в церковных гимнах.

Кто-то похотливо трется о мою спину. Оттолкнув наглеца, я кидаюсь к лестнице, но толпа затягивает подобно трясине. Меня лапают, задирают платье, шлепают по ягодицам. Во всеобщем хаосе я лишаюсь возможности ориентироваться и уже не понимаю, в какой стороне выход. Я готова распахнуть крылья и взлететь с риском удариться о потолок, лишь бы вырваться из царящего вокруг безумия.