Но Атлантиды ведь никогда не существовало, мои дорогие. Ни Вавилона, ни Шангри-Ла. Существовал остров Санторин, а также визиготы и великий сдвиг гласных, но вам бы ни чуточки не захотелось жить на древнем Санторине [65]. А у Прозерпины ничего не вышло, потому что на Плутоне чертовски трудно выращивать что-то кроме цветов, и землетрясения случаются везде, где есть кора и ядро.

АМАНДИНА

Но ты признаёшь, что города могут исчезать. И не существует историй об обнаружении людей, везде речь только о руинах.

СЕВЕРИН

Признаю. Если тебе от этого радостно.

АМАНДИНА

Но исчезают они не до конца. Кое-что всегда остаётся. Руины, да, чувство утраты, и потёки этой чудовищной жидкости повсюду – но и кое-что ещё. Всё происходит на протяжении одной ночи. Теперь уже трижды. Наступает радиомолчание, а потом город берут и вырезают из земли. Вместо него… появляется что-то новое. Я слыхала, что в Прозерпине был голос. Если туда пойти, если встать там, где должны были стоять те люди, под сумеречным небом, можно услышать голос. Женский голос.

СЕВЕРИН

[Выгибает бровь дугой.] Да. Я, знаешь ли, видела этот фильм.

ЭРАЗМО

Но Перси откуда-то это взял. Он ничего не придумал. Винче привнесла драконов, вампиров и всё прочее, но Перси хотел снять этот фильм, потому что история уже витала в воздухе. Я её слышал на заднем дворе студии. Я её слышал повсюду. Голос, повторяющий одно и то же слово.

ЭРАЗМО И АМАНДИНА

Канзас.

СЕВЕРИН

Но никому не разрешают по-настоящему посещать Прозерпину. Так откуда же люди узнали, что какой-то голос это произносит? Или вообще что-то произносит? В любом случае, это чушь. И что, чёрт возьми, означает слово «Канзас»?

ЭРАЗМО

В Энио, на Марсе… ох, Ринни, не смотри на меня так! Разве может быть лучшая ночь для того, чтобы рассказывать друг другу истории о привидениях, сидя у костра? И разве бывает лучший костёр, чем город, в котором разожгли все огни, празднуя погружение во тьму? Странные дела ведь случаются, ты знаешь. Не всё в этой вселенной cinéma vérité [66]!

СЕВЕРИН

Ты ведь не собираешься на самом деле рассказывать историю с привидением, а? может, мне стоит пойти и поглядеть, как там идёт подготовка к Нептунианскому Часу Разгула Преступности и Неуёмного Веселья.

ЭРАЗМО

Цыц. У тебя нет права голоса. Итак. Энио был марсианской факторией возле китайско-русской границы, окружённой кенгуриными ранчо, борделями, притонами для игры в кости и горными выработками. Хорошие времена для всех! И в одну ночь он взял да и пропал. Окна разбиты, здания в руинах, как будто кто-то взял их за крыши, выдернул из земли, а потом уронил. На двадцать футов в высоту разбрызгано мальцовое молоко или что-то вроде него, словно потёки крови или граффити. Ни трупов. Ни крови. Но кое-что другое.

[ЭРАЗМО останавливается. Щипает СЕВЕРИН за колено и ухмыляется, бросив на неё косой взгляд.] Хочешь, чтобы я остановился? [Она ничего не говорит. Её губы чуть приоткрыты.] Ну ладно. Пусть в протокол занесут, что мисс Анк захотела послушать историю с привидениями. Эта ещё менее достоверная, чем голос, который кричит «Канзас» на дальнем краю изведанного космоса. Я слышал – всего пару раз, но слышал, – что в центре города, где когда-то стояла колонка, марсианские констебли нашли плёнку. Киноплёнку. Она просто лежала в пыли, покрытая молоком.

СЕВЕРИН

И? Что на ней было?

АМАНДИНА

Я тоже слышала про плёнку. Люди говорят тысячу вещей. На ней разрушение города. Или это копия какого-то порно из тех, что нравилось шахтёрам. Плачущая женщина. Сорок минут черноты. Хуже. Лучше. Кто знает? У кого сейчас эта плёнка? Никто даже не претендует на то, что видел её, просто слышал от кого-то, кто встретил кого-то другого в очереди на Базу, а у этого «кого-то» был друг в марсианском отряде по разбору завалов. Энио из тех вещей, от которых вопишь поздно ночью, когда прикосновение теней к коже кажется электрическим.

Но ведь есть ещё Адонис. С Адонисом всё по-другому.

[ЭРАЗМО пьёт свою «розовую леди»; он позволяет АМАНДИНЕ продолжить историю.]

Это не была фактория или торговый городишко. Его не только что построили. Это была целая колония – и она исчезла. В основном там жили ныряльщики, как и в большинстве поселений на Венере. Рабы великих мальцовых китов, как и все мы. Но в Адонисе они построили милый отель и карусель для туристов, которые приезжали, чтобы испытать катарсис, пока ныряльщики, рискуя жизнями, доят наших великодушных, непоколебимых в своём спокойствии матерей, погружённых в вечную дрёму. Я слышала, там было хорошо. Милая деревня на берегу Кадеша, плетёные крыши из жир-травы и двери, сбитые из кусков меди, которую на венерианских берегах можно отыскать на каждом шагу. Они жили, они ели местное какао, и сбивали раз или два в году кожистого ‘трикса с небес, чтобы всем хватило жира и белков на много месяцев. На Венере можно жить – не тужить. Я чуть было не отправилась туда вместо Галимеды. Но в конце концов мне захотелось летать. Может, если бы я не полетела, то отыскала бы дорогу в Адонис, помогла бы построить карусель. Потом я бы там застряла. Потому что, в точности как Энио и Прозерпина, в один прекрасный день – раз! И всё. Дома, лестницы, коптильни, водолазные шлемы – всё исчезло.

[СЕВЕРИН пьёт своё соляное пиво. Видно, что она размышляет, в её голове формируется некая новая и крупная идея. ЭРАЗМО жуёт корочку бисквита с крабовой начинкой, зачарованный голосом АМАНДИНЫ. АМАНДИНА опускает взгляд, пряча лицо под лошадиными шорами, вплетёнными в волосы.]

Всё исчезло, но осталось кое-что новенькое. Только на этот раз – не плёнка и не голос. Это маленький мальчик, которого бросили. Говорят, он по-прежнему там. Я это слышала по радио, так что всё правда. Он каким-то образом застрял посреди того места, где располагалась деревня, просто ходит по кругу. Ходит и ходит, как заевшая пластинка. Никто не смог заставить его говорить. Он не ест и не пьёт. Он даже не останавливается, чтобы поспать. Он просто… существует. Вот уже целый год. Как проекция. Но из плоти.

ЭРАЗМО

Амандина, а что, по-твоему, случилось? Не слушай Рин, просто… скажи, что ты думаешь?

АМАНДИНА

[Некоторое время она молчит.] Мне кажется, мы присосались к титьке, которую не понимаем. Мы нуждаемся в мальцовом молоке. Мы не можем без него жить. Мы не можем обитать в этих мирах без него. Но мы заключили необдуманную сделку, потому что преимущества казались безграничными, а цена составляла всего лишь жизни нескольких ныряльщиков, погибших в результате несчастных случаев – разве это сравнимо с тем, что мы должны были приобрести? Господи боже, да это пустяк, абсолютная чепуха. Все пустые миры могли стать нашими – никто в них не жил, некому было нас пристыдить. В отличие от Нового Света с его неудобными миллионами. Истинный фронтир, лишённый моральных сомнений. Вы должны признать, это очень привлекательно. Целые планеты ждали нас, и сады уже были высажены и приносили плоды. Гравитация чуть виляет туда-сюда, воздух отдаёт чем-то неприятным; ох, наверное, не получится у нас наесться жареной кукурузы с маслом – но всё равно, здесь всё было для нас готово. Эдемы, полные животных и растений, но без людей.