Не считая мальцовых китов. Мы даже не знаем наверняка, что они такое. Ох, я училась в школе. Я видела диаграммы. Но это лишь догадки! Никому ещё не удалось вскрыть – или даже убить – такого кита. Нельзя даже точно определить, животные они или растения. Первые поселенцы думали, что видят пустынные острова. Огромные массы, застывшие в воде, с молочной, пёстрой поверхностью, в глубине которой время от времени посверкивают завихрения химической синьки или золота. Но едва мы вычислили невероятную пользу этих существ, они перестали иметь для нас значение. То значение, которым обладаем мы сами. Ниже уровня воды они были спокойными, возможно, даже мёртвыми левиафанами – Танниним [67], как называли их охотники за наживой из числа неохасидов; какие-то протоплиозавры, заявили исследователи. Солнечные стада. Плавники их, имевшие форму полумесяца и покрытые колючими наростами, лежали вдоль боков. Их глаза всегда оставались закрытыми – «Зимняя спячка», – заявил научный кагал. «Дрёма», – решили мы.

И некоторые ныряльщики твердили, будто слышали, как они поют – ну, по крайней мере, этим словом они назвали непредсказуемые вибрации, которые время от времени пробегают по мохнатым усикам. Это явление, похожее на гидролокацию, смертоносно для любого живого существа, которое будет им застигнуто. Несчастные мгновенно испаряются, разделяясь на атомы. И всё же ныряльщики говорят, что когда отголоски этих вибраций касаются кожи на безопасном расстоянии, ощущение от этого испытываешь причудливое, интимное, словно слушаешь музыку или занимаешься любовью. Ныряльщики не могут смотреть в камеру, когда рассказывают об этом, словно камера – глаз Господа, и, не встретившись с Его взглядом, они могут сохранить свою добродетель. «Вибрации окрашены в цвет желания», – шепчут они.

Разумеется, никто не работает мальцовым ныряльщиком вечно. Мы для такого не созданы. Кадеш, киты или, может, Венера сама по себе, целый мир; что-то в конце концов с нами расправляется. В результате всех настигает мальцовое безумие, этакий шелковистый, изысканный делирий, который неспешно, с оттяжкой, ломает тебя, пока ты не рухнешь, бормоча про цвет желания. Мы говорим, что мальцовые киты не живут в том смысле, в каком живём мы. Но я говорю: где есть молоко, там есть спаривание, не так ли? Ведь для чего же ещё предназначено молоко, как не для питания нового поколения, нового мира? Мы ни разу не видели детёныша мальцового кита, но эти матери бесконечно «кормят» кого-то молоком. Кого же они кормят там, посреди своего красного моря? И с кем спариваются? Это должно быть что-то здоровенное. Может, размером с город…

[Нечёткий треск радиотрансляции с Земли внезапно делается громче – «Au revoir, mes enfants! À la prochaine fois! Bonsoir! Bonsoir! À bientôt!» [68] – а потом резко умолкает. Внутри Энки гаснут все огни.]

АМАНДИНА

Поздравляю с концом света.

Взгляните на её лицо. Это ваше лицо. Она маска, которую вы носите. Взгляните, и вы увидите в её чертах отражение нерождённого фильма, который она хочет снять. В ваших собственных чертах. Ничего ещё не произошло; у фильма даже нет названия. Он не заслуживает называться полноценной идеей. Но он там, в её упрямом подбородке и прищуренных глазах. Она язвительно хмурится на чёрно-белом, и её неодобрение таких фантазий – отцовских фантазий: исчезнувших героинь и жутких местечек, где безусловно произошло нечто ужасное – проступает в морщинке на её лбу, в том, как она постукивает ноготками по распылителю, пока бурлящие шторма лижут стеклянный купол, а бронированные покаянные рыбки с фонарями в челюстях ложатся на курс.

«Где есть молоко, там есть спаривание, не так ли? Там есть дети». Призрачный голос Амандины витает над фонографом, когда последний кадр «И море в тот же миг припомнило…» переходит в серебристо-чёрное мерцание, в котором растворяются плавучие нептунианские купола удовольствий. Все знали, куда Северин собиралась направиться потом, задолго до того, как начались главные съёмки. Это было написано у неё на лице. На Венеру, в Адонис; в маленький посёлок, где текли реки молока, где было много детей, которые исчезли через двадцать лет после его основания, пока с воды за происходящим наблюдали мальцовые киты, безмятежные и невозмутимые. Вы бы и сами туда отправились. Вы бы изнывали от желания туда отправиться. Погнаться за финалом истории, которая уже находится в развитии. Финал означает, что во вселенной есть порядок, что у событий имеется цель. Что есть причина, по которой надо делать то и это, ответ, который можно отыскать, ключ к поставленным задачам, напечатанный на последней странице книги. Найди один финал, настоящий финал – искупи грехи вселенной, освободи её от смерти… но смерть ни в коем случае не может быть финалом. Это жульничество, моментальное потрясение, но ни одна история по-настоящему не заканчивается смертью. Смерть лишь выклянчивает новые вопросы и новые рассказы.

Поперёк ваших рёбер её корабль спешит по ледяной дороге так быстро, как только может. Вам почти хочется его подбодрить – но он мчится к прекращению, к отрицанию, к звуку, тьме и финалу, жуткому изображению, мелькающему в глубине.

Но вы видите, как она размышляет, и её новый фильм, её последний фильм, уже отчасти виднеется в её глазах.

Это всё документальные ленты, да. Но ещё и откровенные стихотворения. Она дочь своего отца, хотя ей бы хотелось, чтобы никто об этом не догадывался.

Северин задала великий вопрос: куда отправился Адонис после смерти? В старых историях был ответ. Но он ни за что не стал бы её ответом. И мы всё равно его предложим.

Адонис вернулся к своей матери: Королеве Тьмы, Владычице Иного Мира, Царице Окончательного Монтажа.

«Происшествие на Миранде»

(Студия «Каприкорн», 1931, реж. Таддеус Иригарей)

В ролях:

Мэри Пеллам: Мадам Мортимер

Аннабелль Огэст: Вильгельмина Уайльдхарт

Игорь Ласки: Килкенни

Хасинта Лабианка: Иоланда Брун

Барнаби Скай: Ласло Барк

Артур Кайндли: Гарольд Йеллоубой

Джованни Ассизи: Данте де Вере

Хелена Харлоу: Мод Локсли

Отец Патрик: Хартфорд Крейн

[ИНТ. Обзорный вагон славного корабля «Карман, полный ржи» мчится по ледяным, звёздным рельсам Восточного Экспресса. Папоротники, шезлонги, бренди и сигареты в золотых портсигарах. Над головой зависла Ио; вулканы глядят сердито, электрические города поблескивают и мигают. «Карман, полный ржи» несётся сквозь Большой Центральный Вокзал, сердце системы Юпитера, и плотный узел гравитационных завихрений направляет корабль к красивой и опасной Миранде, луне тысячи соблазнов.