«Уж не записали ли они в балласт бедную Жанну?» – забеспокоился Иван Степанович. Поводов для тревоги вроде бы не было. Медсестра Негода вкалывала за троих. Но новая власть не внушала Громову доверия. Прикрываясь красивыми словами, она могла расправляться со всеми подряд.

Иван бросился в административную часть бункера. К начальству его, разумеется, не пустили. Все коридоры, окружавшие кабинет Вилкова, круглосуточно охраняли. На все вопросы отвечали: «Не положено. Нет приказа». Но Лютый, служивший новым властям, шепнул офицеру на ухо:

– Лис, Лис, Жанна там, в лесу.

– Что-о?! Какого хрена? – Тот пришел в неистовую ярость.

– Она сама пошла за своими пациентами, – попытался объяснить Лютый, но Иван, уже не слушая, бросился на кордон, перегородивший коридор.

Он был страшен в этот момент. Невысокий человек с непропорционально большой головой, Иван Громов словно стал в мгновение ока больше и шире в плечах. Сжав кулаки и изрыгая проклятия, боевой офицер один, без оружия, кинулся на охранников Вилкова.

– Суки! Жанну?! В лес? За что?! Она вас, тварей, штопала, а вы!

– Я успокою его, – закричал Лютый, бросаясь следом за Иваном. Он едва успел предотвратить драку между охраной и Громовым. Офицер продолжал метаться и сыпать бранью.

– Я еще доберусь до вас, суки! – рычал Иван Степанович.

Лютый насилу скрутил Громова и увел подальше от административного сектора.

– Она. Ушла. Сама, – повторил он, когда Иван пришел в себя, перестал рваться и метаться. – Сама, ты понял?

– Зачем?! – простонал тот.

– Не смогла бросить своих пациентов. Решила остаться с ними до конца. Сочувствую, Лис, – обычно начисто лишенный эмоций, Лютый говорил сейчас с искренним участием. Он очень уважал медсестру Негоду. Да и к Громову успел проникнуться симпатией. Иван в благодарность разрешал Лютому называть себя Лисом.

– Мой совет: не бунтуй, Лис. А то шлепнут и не почешутся. Че тогда с ними будет? – И Лютый кивнул на дверь комнаты, где ждали Ивана дети Жанны и Светлана Сергеевна.

Тут он был прав. Иван Громов оставался единственным человеком, который мог позаботиться о Грише и Боре.

– Видит бог, – процедил офицер сквозь зубы. – Если бы не они…

И Иван вернулся в свое жилище, где ждала его возвращения семья Жанны.

Мальчики сидели на кровати, закутавшись в одеяло. Дети чувствовали, что происходит что-то страшное, они оставили обычные игры и шалости и со смесью страха и надежды смотрели сейчас на хозяина комнаты. Светлана Сергеевна была бледной, как полотно. Мать Жанны слышала речь нового председателя. Ничего, кроме ненависти, слова Вилкова у нее не вызвали, а страшная догадка, куда могла пропасть дочь, приводила бедную женщину в ужас.

Громову предстояло как-то донести до них страшную правду. Офицер отчаянно ломал голову, как смягчить, сгладить эту ситуацию, какие подобрать слова, чтобы представить случившуюся беду не такой тяжелой.

– Жанна… ушла, – начал Иван Степанович и запнулся.

«Куда ушла? На смену? К соседке за солью? Не смешно».

– Она ушла… В лес. Вместе с теми, кого изгнали, – так и не придумав красивой лжи, Громов решил сказать все как есть.

Мальчики дружно заплакали. Их бабушка обхватила голову руками и зарыдала так горько и безутешно, что Иван едва сам не прослезился. Лишь огромным усилием воли он смог сдержаться.

– Они! Фашисты проклятые. Мою дочь. Лучшего медика общины! – шептала Светлана Сергеевна сквозь всхлипы. – Да чтоб они сдохли, нелюди.

Офицер почувствовал смутную тревогу. В общине наступали времена страха и тотального террора. Слова, сказанные матерью Жанны, могли слышать осведомители нового режима. Чем это могло обернуться для нее? Ничем хорошим.

Громов решительно подошел к Светлане Сергеевне, обнял ее за плечи и произнес тихо, но твердо:

– Нет. Они ее не изгоняли. Она ушла сама, не смогла бросить своих пациентов. Вы можете гордиться дочерью. Она – настоящий человек.

Потом Иван присел на кровать, где безутешно плакали сыновья Жанны, ласково потрепал по затылку сначала Гришу, потом Борю.

– Ладно, мальчики. Слезами горю не поможешь. Ваша мама – крутая. Она самая сильная женщина из всех, кого я встречал. И она бы не обрадовалась, увидев, как мы тут нюни разводим. Вот увидите, все с ней будет хорошо.

На самом деле он не верил, что медсестра может вернуться из этой переделки живой, и говорил ободряющие слова, чтобы немного разрядить обстановку. Но уже гораздо позже, обдумывая все случившееся, Громов пришел к выводу, что хоронить Жанну рано.

Конечно, выживание в лесу – задача не из простых. Но лес – это не только смертельная опасность, но и скрытые возможности. Если бы Негоду и остальных просто расстреляли, было бы куда хуже. А вот в лесу изгнанники вполне могут продержаться несколько дней.

«За это время мы придумаем, как скинуть этого Адольфа, мать его, Гитлера», – решил Иван Степанович, укладываясь спать.

Его мысли не были пустыми мечтаниями. Речь Вилкова произвела на оккеров тягостное впечатление. Открыто выражать недовольство никто не решался, но, встречаясь в коридорах или в столовой, они выразительно переглядывались. Новая власть не нравилась никому. Оставалось лишь решить, что делать.

Первую разведку Роман Анатольевич решил провести в десять часов утра. В церковь был отправлен рядовой Кичигин. Он отсутствовал меньше часа, а когда вернулся, сообщил следующее.

На их след пока не напали, отца Иоанна не допрашивали и обыск в церкви не проводили. На этом хорошие новости заканчивались.

Альберт Вилков по громкой связи объявил, что заговорщики, вступив в сговор с постовыми на периметре, тайно вывезли Романа Анатольевича и полковника Бодрова в неизвестном направлении. На время кризиса управление общиной взял на себя помощник начальника службы безопасности.

Услышав это, Звягинцев не смог сдержать ярость.

– Ну, Альберт, мудила, – зарычал бывший председатель, сжимая кулаки. – Как все подстроил, сукин сын!

– Вона как. Вывезли нас в неизвестном направлении, – желчно рассмеялся Дмитрий Александрович.

Священник также рассказал, что майор Завойко умер ночью от кровоизлияния в мозг. Отец Иоанн предложил новому начальству отпеть покойника по-христиански, но священника прогнали.

– Хрень это, – заметил старшина Свинолобов. – Шлепнули его – и всего делов.

– Дай только добраться до тебя, мразь… Яйца оторву, – простонал Звягинцев, потом слегка успокоился и спросил:

– А что вообще народ думает? Что говорят?

– Я спрашивал. Он пока не знает, – ответил Петя. – Мало времени прошло. Обещал потолковать с соседями.