Я растянулся на пока что горячем песке, не в силах заставить себя пошевелиться. Понимая, что ночью температура может упасть, рискуя замёрзнуть насмерть, я всё же оставался на месте. Но, к счастью, ночь была тёплой.

Вышел к морю я удивительно удачно. До первого ориентира было всего пара километров, которые я довольно быстро преодолел песком по кромке песчаного пляжа, на границе леса.

Берег был пологим. Очень похожим на Рижское взморье, в районе Юрмалы. Впрочем, Юрмала и есть «взморье» на латышском, но об этом мало кто помнит. По-хорошему такие места должны очень хорошо охраняться, но этому мешало одно обстоятельство: длина прибрежной полосы.

Пологий песчаный берег с лесистыми берегами тянулся на полторы тысячи километров, до границы умеренной зоны. Там леса постепенно снижались, превращаясь в карликовые кустарники, хорошо себя чувствующие при температуре, близкой к нулевой, с ночными заморозками. И только возле самой тундры берег вздыбливался стометровыми скалами, в которые бились ледяные волны.

Конечно, при желании и необходимости даже такое пространство можно было заставить заградительными сооружениями и сторожевыми вышками, но в этом просто не было необходимости. Эта часть мирового океана плотно контролировалась другой стороной. Проход со стороны Южного моря был слишком узким, чтобы там мог пройти флот вторжения, и оборонять его было не сложно. А для отдельных лодок и рейдеров есть система противодиверсионной борьбы. Которую мне предстояло обмануть.

Из леса вытекал небольшой ручей с ледяной и кристально прозрачной водой. На берегу он изгибался буквой S. Это был первый ориентир.

Солнце стояло уже высоко; припекало, и я напился от души, до ломоты в зубах, не заботясь о простуде. На войне организм перестраивается, отдавая куда больше сил, чем в обычных, гражданских условиях. Иммунитет мобилизуется и его эффективность не снижается, даже при локальных переохлаждениях.

За ручьём, в лесу высился небольшой пологий холм. Это был второй ориентир. Я посмотрел в сторону моря. Конечно, с берега схрон заметить было невозможно, иначе он не продержался бы долго. Несмотря на кажущуюся доступность и полное отсутствие охраны, я знал, что раз в два часа вдоль берега пролетала патрульная вертушка, в поисках необычных следов на песке. Может быть, из-за происшествия столице график вылетов скорректировали — но рассчитывать на это было бы глупо.

Поэтому я расположился под раскидистым деревом, убедившись, что ни при каких обстоятельствах меня невозможно заметить с воздуха, и стал ждать.

Жаль, что комбез я закопал. Надо было хотя бы часы или компас выдрать… но жалеть поздно.

Я даже хотел соорудить что-то вроде солнечных часов, но тут обратил внимание на тень от большого дерева, которая выделялась на песке, и решил, что её будет достаточно.

По моим прикидкам, после пробуждения я шёл не меньше часа. И ещё как минимум час сидел под деревом.

Вертушки не было.

И только когда я уже встал и начал отряхиваться, откуда-то со стороны материка послышался мерный гул винтов.

Я вжался в древесный ствол и затаил дыхание.

Вертолёт двигался странно — зигзагами. Будто корабль, уклоняющийся от торпедной атаки. Внимательный осмотр? Наводка? Плохо — тогда стоит ждать и других поисковиков. Надо спешить.

Как только вертушка скрылась вдали и стих шум её винтов, я рванул к берегу со всех ног, по ручью, чтобы не оставалось следов. Добежав до моря, тут же нырнул и ушёл на глубину, набрав побольше воздуха.

Схрон удалось найти только с третьего раза, когда я уже решил, что ошибся в ориентирах. Небольшой резиновый купол, замаскированный под донные камни, можно было найти только наощупь.

Внутри был кислородный аппарат с маской, не выбрасывающий отработанный воздух, и подводный буксировщик на аккумуляторах — хитро построенный, специально, чтобы обойти систему сверхчувствительных микрофонов, установленных в прибрежных водах. Вместо винтов или водомёта в качестве движителя использовались удлинённые ласты, которые не создавали даже намёка на кавитацию. Какая механика работала внутри для того, чтобы реализовать эту прелесть, я не хотел даже задумываться, чтобы не сломать ненароком голову.

На глубине в пару метров было заметно прохладнее, чем в поверхностных водах. Я чувствовал, что ладони начинают неметь; держаться за буксировщик было всё сложнее. Но даже это было предусмотрено: я чуть сбавил скорость и подвинулся вперёд, обхватив буксировщик руками, схватившись за резервные рукоятки внизу корпуса. Стало намного лучше: корпус подогревался, отводя лишнее тепло.

Курс аппарат выдерживал автоматически, по встроенной сверхточной инерционной системе. Её погрешность на предусмотренном расстоянии не превышала двадцати метров, тогда как лодка была в длину все девяносто. Шансов проскочить мимо почти нет.

Отдалившись от берега, я включил головной фонарь. Ещё не стемнело, так что риск обнаружения был минимальным — а так я хотя бы не рисковал врезаться на полном ходу в корпус лодки.

Наконец, когда отметка на кислородном аппарате приближалась к красной зоне, я увидел корпус подводного корабля.

Здешние лодки по размерам примерно соответствовали многоцелевым субмаринам на Земле. То есть, не были сверхгромадными. Но я впервые оказался в воде рядом с искусственными объектом таких размеров. Это было странное ощущение. Скорее, неприятное.

Сориентировавшись, я поднялся к верхней палубе и по особой разметке нашёл аварийный шлюз. Опустившись на него, я, используя утяжелитель на кислородном аппарате, постучал условным стуком. Спустя несколько секунд последовал ответ.

Шлюз открылся, выпустив несколько мелких пузырьков. Помещение было неожиданно маленьким, размером с лифт. Упаковаться туда вместе с буксиром и кислородным аппаратом было совсем не просто. Но я упорно не хотел оставлять никаких следов эвакуации.

Шлюзование длилось значительно дольше, чем мне бы того хотелось. Некстати вспомнился рассказ Даниила про приклады. Я вспомнил про Замок; про то, что, возможно, случилось с Ваней и научинками. Успокоить дыхание после таких мыслей было непросто.

На борту мне выделили отдельную каюту, хотя я совсем не отказался бы от места в общем кубрике. Но просить от этом не хотелось — лишние строчки в докладах могли обернуться лишними неприятностями. Так что я просто старался чаще бывать в общих местах: не пропускал приёмы пищи, задерживался в салоне отдыха и спортзале.

Так прошло двое суток.

Перед всплытием в бухте базирования меня пригласил командир в свой салон. Лодкой командовал кап-два, опытный офицер с внешностью двадцатилетнего матроса-срочника. Обычное дело для здешних мест.

— Будете чего-нибудь? — предложил он, — мы, подводники, позволяем себе больше, чем сухопутные служаки.

— Нет, спасибо, — я покачал головой, — мне ещё на доклад.

— А, ну да… — командир вздохнул, — вам продыха не дадут.