В 1820-х в жизни Лэмов произошло еще одно изменение: у них появилась воспитанница, двенадцатилетняя Эмма Изола, дочь итальянского эмигранта. Девочка недавно потеряла мать, и Лэмы из сочувствия пригласили ее погостить. В их «холостяцкой квартире» так не хватало детей! После отъезда в школу Эмма продолжала приезжать к ним на каникулы. Ее визиты были так дороги Лэмам, что они готовы были нарушить ради Эммы привычную рутину. Уже несколько лет Мэри обходилась без лечебниц, приглашая на дом сиделку во время приступов. Но когда ее приступ совпал с визитом Эммы, которая вдобавок привезла школьную подругу, Мэри вернулась в лечебницу. Болезнь Мэри держали втайне от Эммы, чтобы ни в коем случае ее не напугать. Как-то раз в разговоре Чарльз упомянул отца, а мисс Изола спросила, почему он никогда не вспоминает о матери. Мэри коротко вскрикнула, но Чарльз быстро перевел разговор в другое русло.

Для стареющего Чарльза, с годами пристрастившегося к алкоголю, общество Эммы служило утешением, рядом с ней он вновь чувствовал себя молодым. Постепенно Мэри начала ревновать брата к их очаровательной воспитаннице, и лишь свадьба Эммы в 1833 году утолила ее печали. Теперь уже никто не мог отнять у нее лучшего друга.

Всю жизнь Мэри надеялась, что из них двоих она умрет первой, но ей суждено было пережить Чарльза. 22 декабря 1834 года он споткнулся на улице и оцарапал щеку, но даже одной поверхностной царапины хватило, чтобы началось рожистое воспаление. При отсутствии антибиотиков оно могло запросто иметь печальный исход. Через два дня после Рождества Чарльз Лэм скончался. Мэри пережила его на 13 лет и была похоронена рядом с братом на кладбище Эдмонтон в Миддлсексе.

Мэри Лэм могла бы войти в историю литературы как сестра известного эссеиста, однако ей суждено было самой стать автором наравне с другими. Она творила, она публиковала книги, она поддерживала друзей и дарила им радость. Один удар ножа располосовал ее жизнь на две части, но Мэри сделала все возможное, чтобы эта вторая половина была наполнена светом – как можно больше света и тепла и как можно меньше лечебницы для душевнобольных. Ей это удалось.

Могила Чарльза и Мэри Лэм

«Я взываю к разуму мужчин и как ближняя их требую внимание во имя своего пола. Я умоляю их освободить своих подруг, сделать их своими помощницами! О, если бы мужчины великодушно разорвали наши оковы и удовольствовались бы товариществом умов вместо рабской покорности, мы бы стали для них более исполнительными дочерьми, любящими сестрами, верными женами и разумными матерями – словом, мы бы стали лучшими гражданами», – эти слова Мэри Уолстонкрафт громко и настойчиво прозвучали в 1792 году, став отголоском громов из революционной Франции.

Мэри Уолстонкрафт по праву считается одним из самых влиятельных философов конца XVIII века. Первая феминистка Англии, она выступала в защиту прав женщин и женского образования, призывала бороться с тиранией и вопиющим неравенством полов. Ее эссе «В защиту прав женщин», настоящий манифест феминизма, всколыхнуло литературные и политические круги Европы. Но далее почти на век ее имя было предано забвению.

Ревнители новой морали были шокированы подробностями ее личной жизни, собранными в мемуарах ее мужа Уильяма Годвина. Мэри Уолстонкрафт оказалась не только революционеркой, но еще и прелюбодейкой, матерью внебрачного ребенка. Для Англии, погружавшейся в викторианское ханжество, это было чересчур. Лишь в конце XIX века суфражистки вытащили ее наследие из реки Леты и стряхнули с него мутную воду, провозгласив Уолстонкрафт предвестницей движения женщин за право голоса.

Мэри Уолстонкрафт

* * *

Мэри Уолстонкрафт родилась 27 апреля 1759 года в лондонском районе Спиталфилдз, текстильном центре Лондона. Ее дед приехал в Спиталфилдз простым ткачом, но добился успеха и скончался обеспеченным человеком. Однако Эдварду Джону Уолстонкрафту, отцу Мэри, не хватало смекалки и трудолюбия. За несколько лет он сумел основательно промотать деньги и впредь вынужден был переезжать с места на место в поисках лучшей доли. Так что детство Мэри, можно сказать, прошло на чемоданах. Отец то покупал фермы, то вновь тосковал по городской толчее, и семейство Уолстонкрафтов металось между Йоркширом, Уэльсом и Лондоном, теряя остатки наследства.

Мать Мэри, ирландка Элизабет Диксон, страдала от крутого нрава мужа. Мистер Уолстонкрафт был тираном из разряда сентиментальных, то есть который в один момент лез к жене с нежностями, а потом почти сразу же – с кулаками. В детстве Мэри пришлось не раз защищать мать от пьяного отца, и она даже спала у двери ее спальни, чтобы отец не избил мать ночью. Смелая, сообразительная и энергичная девочка не боялась отца и открыто вступала с ним в конфликты. Обижало ее лишь то, что мать не ценила свою защитницу: все ее ласки доставались старшему сыну Неду. Вдобавок болтливость Мэри выводила ее из себя, и она заставляла дочку часами сидеть на месте и хранить молчание. Но Мэри никогда не считала себя вторым сортом лишь на основании того, что родилась девочкой, и продолжала соревноваться с Недом за любовь матери.

Ее потребность в лидерстве отчасти внушала уважение младшим братьям и сестрам – Генри, Элизе, Эверине, Джеймсу и Чарльзу. Особенно близка она была с сестрами. Элиза и Эверина смотрели на нее снизу вверх, спрашивали ее совета, но вместе с тем страшно, отчаянно ей завидовали. Все достижения сестры они принимали со смесью восхищения и плохо скрываемой досады: вот почему у Мэри все получается, а у них нет? Поэтому отношения с сестрами у Мэри были теплые, но скользкие.

Неурядицы дома вынуждали Мэри «добирать» любовь на стороне. Наверное, поэтому ее дружба с другими девушками была такой пылкой, что граничила с влюбленностью. Две подруги оказали огромное влияние на жизнь Мэри Уолстонкрафт.

Первую звали Джейн Арден. Мэри познакомилась с ней, когда Уолстонкрафты проживали в йоркширском городке Беверли. В Беверли юные Уолстонкрафты начали посещать школу, причем мальчики, как обычно, изучали литературу, латынь и математику, а девочки – шитье, чистописание и столько арифметики, сколько потребуется, чтобы сосчитать сдачу на рынке.

К счастью, Мэри познакомилась с Джейн Арден, чей отец преподавал науки и обучал дочерей тем же премудростям, что и сыновей. Дружба с Джейн стала настоящим подарком для Мэри. «У меня сформировалось романтическое понимание дружбы… Я немного своеобразна в своих представлениях о любви и дружбе; я должна занимать либо первое место, либо никакого», – писала она Джейн. Даже после отъезда из Беверли в 1775 году она продолжала переписываться с Джейн, которая сохранила для потомков увесистую связку писем своей подруги.