И тут Валентина почувствовала, что Руденко находится здесь, в аэропорту, не случайно. Что он торчит тут вот уже битый час и словно собирается ей что-то сказать. Он нервничал, и как она не заметила этого раньше? По взглядам, которые бросал на него и на нее Кайтанов, она поняла, что и Лева знает что-то такое, что пока не решается ей сказать…

– Вы что-то скрываете от меня? Что, Игудина нашли?

– Ой, нет, – замахал руками Руденко и громко и нервно засмеялся. – Игудин слишком далеко отсюда… Но, может, это и хорошо, потому что вам теперь нечего опасаться… Но ведь вам было чего опасаться, признайтесь? Либин вам сказал что-то перед смертью? Кто его убил? Вы же застали его в живых…

Валентина вспыхнула, словно ее только что уличили во лжи.

– С чего вы взяли?

– Либин не мог застрелиться.

– Почему не мог? – сощурив глаза, спросила она.

– Потому что он любил вас и не собирался отступать. Я много знаю о Либине, он был упрямым и принципиальным человеком, хоть и скандалистом… Но не слабаком. И вы тоже не могли его убить… Тогда кто же?

– Считайте, что я… – Ей был тягостен этот разговор.

Она закрыла глаза, и тотчас летнее кафе «Панорама» со всеми своими белыми стульчиками, столами и кружевными скатертями, залитыми солнцем, то самое кафе, где они впервые встретились с Кайтановым, исчезло, и возникла комната. Ей была знакома там каждая вещь, тем более что многое в ней было куплено ею самой: и постельное белье, и подушки, и чашки, и даже ваза, в которой в тот день торчала одна засохшая гвоздика… Она помогла Либину устроиться на новом месте и время от времени забывала, где же ее настоящие дом и семья.

В тот день она пришла как обычно, принесла банку кофе и кекс. Она знала, что им снова предстоит тяжелый разговор, конца которому ни один из них не видел…

Дверь была не заперта, что было подозрительно. Человек, два года скрывающийся от милиции, всегда держит дверь на замке. Она сразу же поняла, что произошло что-то страшное. Либин не встречал ее. Не крикнул ей из ванной, что сейчас выйдет (она могла войти, открыв квартиру своим ключом). Не было в передней на полке и записки, которую он мог оставить…

Валентина нашла его уже мертвым. И долго не могла поверить, что его больше нет. Все выглядело как самоубийство. Но она и сама не верила в это. Либин не способен на такое, он слишком любил жизнь… Однако в его руке был пистолет, в виске зияла рана. Вокруг – кровь…

Факты – упрямая вещь, сказала она себе. И вдруг поняла, что совсем не знала Либина. Ей одного часа хватило на то, чтобы все-таки поверить в реальность происходящего и в то, что Либин сам ушел из этой жизни. Но не потому, что не захотел жить, а чтобы дать жить ей, ее ребенку и Кайтанову. Он просто ушел с дороги. И даже дверь оставил открытой, словно бы говоря: ты вольна входить сюда или не входить …

Момента, когда она подходила к телефону и набирала «02», она не помнила. В памяти осталась только фраза: я убила человека. Вероятно, за этой фразой последовали и другие, составленные автоматически как ответы на посыпавшиеся с другого конца провода вопросы: фамилия, адрес… И за ней пришли. Ведь она сочла тогда, что своим поведением, своим предательством подтолкнула Либина к самоубийству.

Прозрение пришло уже позже, когда все было сказано и признание прозвучало. Оставалось ждать приговора. И только ребенок, который взбунтовался в ее чреве, когда за ней захлопнулась дверь камеры, пробудил в ней желание жить дальше. Хотя бы ради него…

…Она открыла глаза. Кайтанов держал ее за руку, и она поняла, что он никогда не бросит ее. Он уже сделал свой выбор. Вот только дождется ли он, пока она выйдет из тюрьмы? И где будет воспитываться его сын? В тюрьме? Или же дома, и с ним будут заниматься сначала няня, потом домашние учителя, гувернантка?.. И вообще сейчас все ее будущее рисовалось ей в каком-то голубовато-сиреневом тумане.

– Валя… ты только не волнуйся… – вдруг сказал Кайтанов. – У меня для тебя хорошая новость… Очень хорошая…

– Хорошая? – Она усмехнулась, не представляя себе, что же сейчас ее может осчастливить. – Что, мне все это… – она обвела рукой пространство вокруг себя, – приснилось?

– Нет, к несчастью, не приснилось…

– Тогда не томи…

– Дело в том, что с тебя сняли обвинение… Ты теперь абсолютно свободна…

– Я? Что, Либин воскрес?

– Нет… Его уже похоронили… И я сам свожу тебя на кладбище…

– Да что произошло, черт возьми? – не выдержала она.

– Нашли настоящего убийцу…

Москва, 2001 г.

Она выбралась на это кладбище после Пасхи. Оставив в машине няню с малышом и взяв большую и тяжелую сумку с куличами и яйцами, Валентина уверенным шагом двинулась к большому мраморному памятнику. Здесь, совсем рядом, был похоронен Иуда. Это был ее второй визит сюда – первый раз ее привозил сюда Лева поздней осенью, когда она оправилась после родов.

Увидев проваленную могилу с черным крестом и почерневшими унылыми остатками ее же осеннего букета, она присела на чужую, соседнюю скамейку и замерла, не в силах пошевелиться.

То, что Либина убил Иуда, сумел доказать следователь прокуратуры Гришин Андрей Васильевич, но не без помощи Руденко. Постоянно сочившаяся из заусенец не желающая сворачиваться кровь, нездоровый вид в последнее время, потливость… Именно его кровь, с колоссальным количеством сахара, обнаружили в квартире погибшего Либина и даже на пистолете, кровь человека, страдающего сахарным диабетом, о котором Иуда и не догадывался… И эту же кровь нашли на лестничной площадке квартиры Валентины в Саратове. Он сам выстрелил себе в плечо, чтобы создать видимость присутствия в городе настоящего убийцы… Он хотел одного – чтобы Валентина принадлежала только ему. Чтобы она бросила Кайтанова, бросила Саратов, кишащий убийцами, и пришла к нему. Выбрала только его одного, преданного и любящего лишь ее одну. Но прежде он разрешил другую, более важную проблему – убрал с дороги главного противника, свалившегося внезапно, как снег на голову, красивого парня Либина, первую ее любовь…

Иуда умер в тот же день, когда прилетел из Саратова в Москву. Ему стало плохо уже в аэропорту, и оттуда его, находящегося в тяжелейшей диабетической коме, отправили в больницу, где он, не приходя в себя, и скончался.

…Глотая слезы, Валентина достала из сумки большой, политый белой сахарной глазурью и посыпанный розовой и зеленой карамельной крошкой пасхальный кулич.

– Иуда, это тебе… Я сделала его с заменителем сахара, для тебя… Тебе это можно… Еще хочу сказать, что помню тебя, наши с тобой дурацкие детские игры, разговоры… все… Извини, что я никогда не видела в тебе мужчину… Но ты был моим другом. И я не знаю, как могло случиться, что ты, который любил меня, убил Сережу… Конечно, тебе и в голову не могло прийти, что я, сходя с ума от страха и отчаяния, возьму вину за это убийство на себя… Представляю себе, как ты переживал за меня… Однако ничего не сделал, чтобы помочь мне… Но не хочу об этом… Бог тебе судья…