Здесь в нашем сценарии было не то чтобы слабое место, но определенная вариативность. Если бы хозяин принялся отрицать брошенные ему Воронцовой обвинения, пришлось бы вывести на сцену саму Муравьеву. Для этого Маша, без особых церемоний выставленная под утро прочь из покоев Ростопчина, не стала покидать дворец, а затаилась в одном из боковых коридоров наготове.

Но эффектный выход в зал растрепанной и заплаканной длинноножки рассматривался нами все же как план «Б». Хоть девицы накануне и сошлись на том, что по нынешним прогрессивным временам репутация обманутой графом жертвы особым грузом на Муравьевой не повиснет, открытого предъявления Маши публике решено было, по возможности, все же постараться избежать.

Впрочем, юлить Ростопчин и не стал.

— Что ж, Милана Дмитриевна, раз такое дело — как вам будет угодно, — сухо проговорил он. — Когда именно вы предпочтете умереть? Полагаю — прежде, чем познаете отчаяние нищеты? Гм, неплохой вы нашли выход, кстати: покой Пустоты вместо бремени бедности, — усмехнулся он затем, как видно, вообразив, что угадал-таки истинную причину происходящего. — По-своему даже достойный… Тянуть с поединком, как я понимаю, вы не намерены?

Итак, граф клюнул. К лучшему оно или к худому — скоро нам предстояло это узнать.

— Отнюдь не намерена! — заявила между тем Воронцова. — Готова приступить, как только явятся контролеры!

— И кого бы вы желали видеть в сей роли, сударыня? — осведомился Ростопчин.

По здешним правилам, поединок не предусматривал помощи участникам со стороны секундантов, однако предполагал присутствие независимых контролеров — тех, кто станет следить за чистотой противоборства: в частности, чтобы никто посторонний вдруг не влез в схватку своей магией. Так, осенью в нашей несостоявшейся дуэли с Миланой эту роль самозвано играли барон фон Таубе и есаул Корнилов.

— Ротмистра Петрова-Боширова, начальника московской губернской экспедиции III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии! — назвала между тем свою кандидатуру Воронцова.

— Не возражаю, — поразмыслив лишь пару секунд, кивнул граф Василий. — Со своей стороны предпочел бы пригласить Его сиятельство князя Репнина, командира Московского лейб-гвардии полка!

— Не возражаю, — в свою очередь пожала плечами Милана. — Не будете ли вы столь любезны на правах хозяина дома известить господ контролеров о потребности в их услугах?

— Охотно, — заявил Ростопчин. — В таком случае, сударыня, приступим сразу же, как только господа ротмистр и полковник соблаговолят прибыть? — уточнил он.

— Полагаю так, — согласилась девушка.

— Добро… Тогда еще один нюанс, если позволите. На улице нынче морозно: что если сценой для сей нашей встречи мы изберем зимний сад моего дворца? В нем довольно пространства, и все желающие смогут наблюдать за поединком из-за стекла оранжереи.

— Как вам будет угодно, сударь, — не стала возражать Воронцова.

— Отлично, — заключил хозяин. — Что ж, Милана Дмитриевна, тогда до скорого свидания среди зелени пальм и агав! Не самое худшее место, чтобы навсегда проститься с подлунным миром!

— Да будет так, — развела руками девушка, делая шаг назад в знак того, что разговор окончен.

Только теперь по залу пронесся легкий шорох — публика наконец осмелилась перевести дыхание.

Выдохнул и я — но отнюдь не облегченно: все самое главное еще оставалось впереди.

в которой основные события отделены от меня стеклом

Зимний сад графа Василия представлял собой крытую стеклянную галерею, одна сторона которой выходила на дворцовый двор, а три других примыкали к нешироким коридорам, из которых и впрямь можно было наблюдать за происходящим внутри оранжереи. Для удобства публики сюда принесли стулья и даже несколько кресел. На всех желающих их, правда, не хватило, но это обстоятельство мало кого смущало.

Хотя нет, нашлись и недовольные.

— Поединок наверняка окажется скоротечным, — краем уха услышал я увещевания одного совсем молодого прапорщика своей спутнице, которой, как видно, посадочного места не досталось. — Двое зашли — один вышел. Все. Чего там рассиживаться?

Дама хлопала глазками и что-то там твердила вполголоса про «ту драную кошку», которая, вон, сидит, как царевишна, а она, словно чернь подзаборная, вынуждена стоять столбом.

Офицер хмурился, мялся — но поделать ничего не мог.

К слову, чернь, как и большинство мастеровых (за исключением пары ливрейных лакеев), в «зрительный зал» не допустили: только благородную публику и несколько самых толстых купцов.

А вот покинувшая свое убежище Муравьева сюда благополучно просочилась и стояла теперь неподалеку от входа в оранжерею — рядом со мной и отрешенно настраивавшейся на поединок Воронцовой.

Прорвалась к нам и фон Ливен, доставившая Милане из Федоровки Пири. На входе Терезу снова пытались остановить, не сразу помог даже аргумент, что она ведет на дуэль «бурдюк» — ответ был циничным: «Так тем паче!» Молодая баронесса, понятно, не уступала. Думаю, если бы пришлось, она бы пошла на силовой штурм дверей или попыталась бы провесить портал внутрь дворца (там ожидались свои сложности), но в какой-то момент о скандале у подъезда доложили лично Ростопчину, и тот благодушно кивнул: пропустите, мол.

Это мне Оши рассказала — сам я графа Василия в тот момент не видел: в коридоре как раз появилась Маша, и я отвлекся на нее. Тереза же подтянулась минуты через три после Муравьевой. Почти одновременно с ней во дворец прибыли Петров-Боширов — в сопровождении знакомого мне жандармского лекаря — и пожилой гвардейский полковник, оказавшийся тем самым графом Репниным. Заметив в толпе наши черные мундиры, ротмистр подошел поздороваться — тогда как второй контролер направился прямиком к Ростопчину.

Впрочем, уже менее чем через минуту полковник быстрым шагом приблизился к нашей кадетской четверке.

— Молодая графиня, сие у вас артефакт? — после формального приветствия указал он Воронцовой на ее знаменитый перстень.

— Совершенно верно, господин полковник, — рассеянно кивнула Милана.

— Перед поединком извольте снять, — сухо потребовал Репнин.

— Это фамильная реликвия, — вскинув голову, непонимающе нахмурилась Воронцова. — И она не снимается.

— Я понимаю, что фамильная, — невозмутимо заявил гвардеец. — Но Его сиятельство граф Василий настаивает. Вам помочь избавиться от перстня?

— Господин ротмистр! — обернулась Милана на Петрова-Боширова. — Разве такого рода фамильные артефакты не дозволены современным дуэльным кодексом?

— В том случае, если против их наличия не возражает противник, — любезно пояснил жандарм. — Обычно так и происходит, но раз в нашем случае граф Василий изволит протестовать…

— Он же у нее не снимается! — вмешался я — и тут же удостоился пары скептических полуулыбок: при этом, вроде бы, сочувственной — от жандарма и откровенно уничижительной — от Репнина.