что я ему не… не подчинился, в общем, скажем так. Он велел меня просто избить, хотя, зная Джагу, возможно он рассчитывал, что тот попытается меня порезать. Неизвестно. И вот после провала его операции я такой нарисовываюсь и говорю: «А давай, Каха, чего-нибудь серьёзное замутим, а то капитан Артюшкин ждать не хочет, у него сроки горят, отчётность херовая, надо ему громкое дельце какое-нибудь, да и вообще, в майоры уже пора». Так что ли?

Капитан крякает.

– Надо ж понимать, что тут время требуется. Я контакт установил, но давить и егозить не стану. Он сам должен ко мне интерес проявить, приблизить. Причём, я-то здесь вообще рискую. Если меня с ним заметут, не вы, а другой кто-нибудь, вы меня вытащите? Скажете, что я ваш осведомитель, агент под прикрытием? То-то и оно. Вы же сами на краю обрыва балансируете. Короче, дёргать меня не надо. Буду звонить раз в неделю или по мере поступления информации из автомата, а то скоро батю выпишут, он дома будет всё время. Далее. Вот так, как сегодня, палить меня тоже незачем. Додуматься в школу прийти, это ж нужно постараться. И вообще, хорош меня прессовать. Какого хрена?

Он молчит, покусывает ус и ничего не говорит. Потом долго и пристально смотрит в глаза и, наконец, встряхнув головой, говорит:

– Ладно, Брагин, сделаем вот как. Удивил ты меня, конечно, есть такое дело. Дёргать тебя не стану, если будешь отчитываться регулярно. Палить тоже не буду. Директрисе вашей сказал, что пару вопросов надо задать и всё. Ну, это не страшно, отмажешься.

– Вы имейте в виду, у меня репутация тихого ученика, не хулигана.

– Не буду я репутацию твою затрагивать, не бойся. Но, что касается дела, всё остаётся, как я и говорил. Достанешь Каху, разойдёмся. Не достанешь, значит будем воевать. И поверь, я тебя усажу. Ну, а если даже и нет, жизнь тебе испорчу. Хочу, чтобы мы оба понимали всё до конца и не оставляли недомолвок.

Ну вот что за натура у человека, вот обязательно надо ему удавку на шею накинуть, похоже, не может он без этого.

Физика завершается без моего участия. Звенит звонок и школа наполняется гамом и криками, весельем, в общем. В класс заглядывает та же училка.

– Анатолий Семёнович, – говорит она вкрадчивым голосом, – прошу прощения, но сейчас здесь урок будет.

– Да-да, Алла Никитична, мы как раз завершили. Спасибо за помощь. Больше уже не буду беспокоить ни вас, ни вашего ученика. Беседу мы провели, все вопросы разрешили, требования инструкции выполнили.

Я беру сумку, набрасываю её на плечо и двигаю к выхожу из класса. Куда теперь-то? Где расписание найти? Блин.

– Егор, – окликает меня училка. – У вашего класса сейчас здесь урок будет, так что можешь не выходить.

В дверь начинают заглядывать. Вроде наши.

– Ребята, погодите, – говорит Алла Никитична.

Когда дверь за капитаном закрывается, она обращается ко мне:

– Егор, Анатолий Семёнович мне рассказал, что у тебя случилось. Я знаю, ты был молодцом и повёл себя, как мужчина. Надеюсь, твой папа скоро поправится. Если тебе что-то понадобится, какая-то поддержка или помощь, ты можешь всегда ко мне обращаться. Я обязательно сегодня поговорю с твоей мамой. Как она держится?

Я пожимаю плечами.

В дверь заглядывает мой художественно одарённый сосед. Учительница делает ему знак заходить и за ним в класс врывается целая толпа, застревая в дверях.

Ко мне подходит сначала Рыбкина, а потом и оба Серёги.

– Ширяев нажаловался? – спрашивает Рыбкина.

– Нет, это по старым делам. Да там ничего, просто формальности.

В этот момент в класс заходит Ширяев и его подручные. Увидев меня, червь, тот что складывался пополам, салютует мне приложив ко лбу два пальца.

– О, босс! – говорит он со смехом, но в этом нет ни насмешки, ни злобы.

– Наташ, – шепчу я, наклоняясь к ней, – а Ширяева как зовут?

Она удивлённо смотрит на меня.

– Не помнишь что ли?

Я пожимаю плечами.

– Юра, – тихонько отвечает она.

Я киваю.

– А я с Серёгой сижу или с тобой?

– С Серёгой, – говорит она и чуть краснеет.

Я улыбаюсь, залюбовавшись её смущением. Поймав смеющийся взгляд, она шутя хлопает ладошкой меня по плечу.

– Разыграл! А я и поверила, – смешно хмурится она.

– Нет, не разыграл, правда не помню, – говорю я и подмигиваю. – Наташа, ты, пожалуйста, никому не рассказывай об утреннем инциденте.

– А почему? – удивляется она.

– Что, рассказала уже?

– Н-е-е-т, – машет она головой.

– Вот и молодец. И не надо, ладно?

Я подхожу к Ширяю и он едва заметно напрягается.

– Юр, – говорю я тихонько, чтобы никто посторонний не слышал. – Я про утреннюю стычку никому говорить не буду, и Наташка не скажет. Ты своих предупреди, чтоб тоже языками не чесали. Зачем? Это ж дело наше и никого не касается. Так ведь?

Он смотрит на меня, и, надеюсь, понимает, что я о его же авторитете забочусь. Потом он с серьёзным видом кивает и протягивает мне руку. Это рукопожатие можно считать знаком примирения. Вот и хорошо. Я, честно говоря, совсем не горю желанием множить количество врагов. Приятельство и даже нейтралитет, по моему мнению, гораздо лучше.

Перемена пролетает быстро, и начинается урок. С историей, вроде, сложностей не возникает. Потом идут химия, алгебра, литература и английский с немецким. У меня, к счастью, английский. Если бы оказался в немецкой группе, получился бы полный ахтунг. Кроме «Гитлер капут» и парочки подобных фраз, я по-немецки ничего не знаю.

С непривычки нагрузочка приличная. Голова трещит, спасу нет. Надо признать, шесть уроков – это не так уж мало.

– Егор, ну чего? – спрашивает Серёга.

– В смысле?

– Чё в смысле, ты идёшь или нет? – злится он.

– Блин, куда идёшь-то?

– Ты заколебал. Ко мне идёшь? Мы же договаривались! Забыл что ли? Пацаны придут, музон послушаем, в «Монополию» поиграем. Витька доллары нарисовал, он тебе не показывал? Прям классные получились.

– А откуда «Монополия»?

– Нет, ты смеёшься что ли? Я ж сто раз говорил откуда. Миха с друзьями нарисовал.

– А-а-а… Да... Ты извини, я про своё немного задумался. Слушай, мне же на работу.

– Чё, – недоумевает он, – ты типа всегда теперь после школы пахать