Вера Васильевна растерялась:

- А Гера что говорит?

- Да какая разница? Вы видели, как он вышел из дома? Во сколько?

- А зачем вам это?

Завьялов понял - Герман из дома выходил. Но

во сколько?

- Скажите, это вы повесили на стену плакат?

- Какой плакат? - заволновалась Вера Васи­льевна.

- Тот, что нашли в платяном шкафу?

- Я просто хотела, чтобы был порядок, - на­чала оправдываться женщина. - Встала рано, око­ло шести часов, чтобы незаметно уйти. У меня ключи, я не хотела будить Геру. Он так устает на работе! Когда брала куртку, заметила плакат. По­думала: «Почему он в шкафу? Непорядок». Знае­те, Гера не выносит беспорядка. Он вообще очень домашний. И я пошла в столовую, чтобы пове­сить плакат на место. Вы так крепко спали...

- А вы заметили, что на обратной стороне -рисунок?

Вера Васильевна вновь отвела глаза. Значит, заметила.

- Внимательно его рассмотрели?

- Я... Я сказала Герману. Позже.

- А он что?

- Ничего. Велел забыть об этом. А потом пла­кат исчез. Гера сказал, что выбросил его. И пра­вильно. Это плохие рисунки. Страшные.

- Рисунки? Значит, вы видели еще что-то?

- У него в спальне. В шкафу.

- Разбитая витрина. Так?

- Да. А откуда вы знаете?

- А машина? Разбитая машина?

- Я... не помню. А что говорит Гера?

- Вы не замечали за ним ничего странного? Он способен на... Ну, скажем, на неадекватные поступки?

- Какие поступки? - удивленно переспроси­ла Вера Васильевна.

- Странные. Например, ходить по улицам и разбивать витрины.

- Что вы! - испугалась она. - Что вы! Как мож­но! Это же Гера!

- А тот человек... Мужчина, за которого вы собирались замуж... Что он сказал по поводу раз­битой машины?

- Ах, это... Замуж я не собиралась. Так... Доч­ка его у меня учится. Младшая. Ну зашел пару раз, слово за слово... Я хотела, как лучше. А все почему-то подумали, что хочу увести его из семьи.

- Но он же к вам переехал! Неделю жил.

- Соседки насплетничали? Да, ночевал. Я ведь знала, что Ника вернется. Я руки хотела Герману развязать, только и всего. Что ж... Как вышло, так вышло. Конечно, он подумал, что машину разбил Гера. - Она осеклась. - Чуть не до драки дело дош­ло. Если бы это был кто-то другой...

- Если бы это был не Горанин, с рук бы не сошло, - подхватил Завьялов. - Но с Гораниным никто связываться не хочет. Ну разбил машину, и что?

- Вы думаете, это из-за меня? - испуганно спросила Вера- Васильевна.

- Я думаю, что здоровый человек на подоб­ное не способен. Мы столько лет знакомы, я ни­чего такого за ним не замечал!

- Недавно он ходил в поликлинику, - Вера Васильевна с тревогой взглянула на Завьялова и задумчиво сказала. - К невропатологу.

- Что-о?

- И в больнице побывал. В психиатричке. Раз­говаривал с врачами.

- Насчет чего?

- Откуда же я знаю? Мать моей ученицы там работает. В психиатричке. А другая — в регистра­туре, в поликлинике. Они и сказали.

- Но почему вдруг эти люди стали рассказы­вать вам о Горанине?

- Что в этом странного? О нем всегда говорят. Что ни день, то новая сплетня. Вот теперь говорят - Горанин, мол, по больницам стал ходить, а на вид ни за что не скажешь, что больной.

- А Маша работала медсестрой, - пробормо­тал он. - Может, она была в курсе?

- В курсе чего?

- Его заболевания. Кто-то сказал ей. Быть мо­жет, случайно обмолвился. Но как можно было утаить это от города? Немыслимо! А от вас?

Женщина тяжело вздохнула.

- Не понимаю... А Гера что говорит?

Никогда она не будет свидетельствовать про­тив Горанина. Ее можно запутать, но не запугать. Это стена, за которой Герман, сам того не заме­чая, прячется вот уже много лет. Не она за ним, он за ней.

- Постойте-ка... - насторожилась вдруг Вера Васильевна, - кажется, в дверь стучат.

И она метнулась в прихожую. Послышались голоса. Слов разобрать он не мог, но понял - два женских голоса. Поднялся, отошел к окну, и тут в кухню вошла Евдокия Германовна.

- Саша! - всплеснула она руками. - И ты здесь! Аи да умница! На правнучка моего при­шел посмбтреть?

Евдокия Германовна поставила на табурет ог­ромную сумку, стала выкладывать на стол про­дукты. Масло, творог, домашнее сало, свинину, квашеную капусту...

- Светланке надо хорошо кушать, - настави­тельно приговаривала она. - Капусту не давай, -повернулась она к Вере, - у мальчика могут быть газы, это тебе. А Светланке — молочное. И яблоки. Животик ребеночку пусть укутает шерстяным платком. И не балуйте его, не качайте. К рукам не приучайте.

Вера Васильевна только согласно кивала.

- Нут-ко? Где он?

Осторожно, чтобы не скрипнула, Вера Васи­льевна приоткрыла дверь. Евдокия Германовна поправив выбившуюся из волос шпильку, напра­вилась в комнату.

- Спит? Ну ничего. Мы потихоньку.

На диване, неловко привалившись к подуш­ке, дремала молодая черноволосая женщина. Ха­лат на груди был расстегнут, и • Александр по­спешно отвел глаза от огромного коричневого соска, на котором выступила белая капля. В ко­ляске, стоящей перед диваном, спал младенец. Евдокия Германовна нагнулась над ним, попра­вила одеяльце, а когда распрямилась, всхлипну­ла тихонько и, достав из кармана платочек, вы­терла слезы.

- Как же на Герочку похож! - сказала еле слышно, одними губами.

- Хорошенький, - прошептала Вера Василь­евна.

- Да что там! Красавец! Тьфу, тьфу, тьфу! Ты Светланку-то прикрой. Не дай бог, грудь засту­дит. Прохладно тут. Я посижу, подожду, пока про­снется. Не прогонишь? - И мать Германа при­стально взглянула на Веру Васильевну.

- Да что вы! - засуетилась та. — Мы сейчас чайку...

Завьялов стал прощаться.

- Ты на Герку-то не серчай, - тихо сказала Евдокия Германовна. - Все одно его не изменишь. Девку-то его молодую я на дух не выношу. Кукла крашеная. Из-за того мы с ним и разъехались. А Аглая напрасно нос воротит. Не Герка ее не сто­ит, а она его.

С этим он мог бы поспорить, но мать есть мать. И потом - она приняла Веру. Это ее выбор, и надо его уважать.

- Ты бы зашел к нему, - продолжала Евдокия Германовна. — Он ведь разволновался вчера. Не чужие вы, да и мы с твоей матерью сколько лет в одном цеху рядышком простояли. Работа, она по­крепче родства связывает. Работой люди друг к другу лепятся, что кирпичи в кладке. Не разобь­ешь. А кирпичик выпал, так и стене упасть. Сту­пай к нему, Саша.