Мы стояли на крыльце, и я, заглянув в окно, увидел небольшую квадратную гостиную, заставленную новой на вид мебелью. В комнате я рассмотрел диванчик, кресло и низкий комод, на котором стоял телевизор, а возле него — кассетный видеомагнитофон и несколько кассет рядом с ним. Дверь гостиной была открыта, и я смог заглянуть в узкую прихожую, в которую вела раскрытая дверь. Я перешел на другое место и стал вертеть шеей, выбирая лучшую позицию в надежде увидеть что-нибудь.

— Если хотите, можно войти в дом, — сказала Деверо, стоявшая позади.

— В самом деле?

— Дверь открыта. Она и была открыта, когда мы в первый раз входили в дом.

— Это обычная практика здесь?

— Как раз необычная. Мы так и не нашли ее ключа.

— Его не было в сумочке?

— У нее не было с собой сумочки. Она, похоже, оставила ее на кухне.

— Ну, а это обычная практика?

— Она не курила, — объяснила Деверо. — И наверняка не платила за выпивку. Так зачем ей носить с собой сумочку?

— А косметика? — напомнил я.

— Двадцатисемилетней особе не обязательно пудрить свой нос несколько раз за вечер. Этим они не занимаются. Уже не занимаются.

Открыв дверь, я вошел в дом. Все внутри было чистым и аккуратным, вот только воздух казался застоявшимся и тяжелым. Полы, ковровые дорожки, покраска стен и мебель — все было свежим, но не совсем новым. Как раз напротив гостиной располагалась кухня-столовая, а позади нее — две спальни и, похоже, ванная комната.

— Хороший дом, — заметил я. — Почему бы не купить его? В нем вам было бы лучше, чем в отеле «Туссен».

— Особенно по соседству с этими старыми глазастыми склочницами, которые бы не спускали с меня глаз? Да я рехнусь уже в первую неделю.

Я улыбнулся. Это и вправду серьезный довод.

— Да даже и без этих старух, я все равно не купила бы его. Не хочу жить в таких условиях. Это совсем не то, к чему я привыкла.

Я понимающе кивнул и ничего не сказал.

— Но в действительности я бы не смогла его купить, даже если б и захотела, — добавила она. — Мы не знаем, кто является наследником и с кем надо говорить об этом.

— А завещание?

— Ей же было всего двадцать семь лет.

— И никаких документов?

— Пока мы ничего не обнаружили.

— Ипотечной закладной тоже нет?

— Никаких документальных свидетельств об обязательствах в отношении каких-либо структур нашего округа.

— Семьи тоже нет?

— Никто не помнит, чтобы она упоминала хотя бы о ком-то.

— И что вы намерены делать?

— Не знаю.

Я вошел в прихожую.

— Осматривайтесь, — сказала Деверо, шедшая позади меня. — Не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома. Но если найдете что-нибудь, скажите мне. Я должна это видеть.

Я переходил из одной комнаты в другую, чувствуя себя человеком, совершившим противоправное вторжение в чужое жилище. Я всегда испытывал подобное чувство, находясь в доме покойного. В разных местах мне попадались на глаза мелкие свидетельства беспорядка — например, вещи и предметы, которые должны были быть почищены и убраны до прихода ожидаемого гостя. Они вносили в атмосферу дома слабый, но ощутимый дух человеческого присутствия. В целом же, на всем, что было в доме, лежала печать пустоты и бездушия. Все здесь было слишком однообразным. Вся мебель составляла единый гарнитур, предметы которого были выбраны одновременно из одного набора и изготовлены одним производителем. Все ковровые дорожки хорошо сочетались одна с другой. На стенах не было картин, а на полках не стояло ни одной фотографии. Никаких книг. Никаких сувениров, никаких памятных вещей.

В ванной комнате было чисто. И ванна, и полотенца были сухими. В аптечном шкафчике над раковиной со вставленным в дверцу зеркалом хранились продаваемые без рецепта анальгетики, зубная паста, тампоны, нить для чистки зубов, запас мыла и шампуней. В основной спальне не было ничего интересного, кроме, разве что, кровати, заправленной не очень хорошо. Во второй спальне стояла узкая кровать, выглядевшая так, будто никто и никогда на нее не ложился.

Кухня была удобной, в ней находилось множество полезных в хозяйстве вещей, но кулинарные способности Чапман почему-то вызывали у меня сомнения. Ее сумочка, прислоненная к холодильнику, лежала на столешнице. Небольшой кожаный ридикюль с плоской крышкой-клапаном, закрывающейся с помощью магнитного замочка. Сумочка была синего цвета, и, возможно, поэтому, а может, и по другой причине она осталась дома. Я не был уверен, гармонирует ли по цвету синяя сумка с желтым платьем. Возможно, такое сочетание цветов считается недопустимым, хотя ленточки многих медалей сочетают желтые и синие полосы, и женщины-солдаты, в чем я был уверен, без колебаний отдали бы жизнь за то, чтобы получить такую награду.

Открыв крышку в форме клапана, я заглянул в сумочку. В ней находился тонкий кожаный кошелек темно-красного цвета, шариковая ручка, несколько монет, какие-то крошки и ключ от машины. Ключ представлял собой длинный зубчатый валик с черной пластмассовой головкой с углублением для большого пальца и большой выпуклой латинской буквой «Н».

— «Хонда», — подсказала Деверо, стоявшая позади меня. — «Хонда Сивик». Куплена три года назад у автодилера в Тупело. В полном порядке по данным техосмотра.

— А где она? — спросил я.

— В гараже, — махнув рукой в сторону двери, ответила Элизабет.

Я вынул кошелек из сумочки. В нем не было ничего, кроме наличных денег и водительского удостоверения, выданного в штате Миссисипи тремя годами раньше. Тусклая фотография на нем не передавала и половины обаяния Чапман, но все-таки привлекала взгляд. Денег в кошельке было порядка тридцати долларов.

Положив кошелек в сумочку, я поставил ее на прежнее место рядом с холодильником, а затем открыл дверь, на которую указала Деверо. Дверь вела в маленькую грязную комнатку, где обнаружились еще две двери: одна, расположенная слева от меня, вела на задний двор, а вторая, напротив которой я стоял, вела в гараж. В гараже не было ничего, кроме машины. «Хонды». Маленькой импортной машины серебристого цвета, чистой и без каких-либо видимых повреждений. Машина стояла перед нами, холодная, терпеливая, чуть пахнущая маслом и несгоревшими углеводородами. Вокруг нее был только чисто выметенный бетон. Никаких нераскрытых ящиков, никаких стульев с продавленными сиденьями, никаких недоделанных конструкций, никакого хлама, никаких вещей, оказавшихся лишними в доме.

Вообще ничего.

Необычно.

Я открыл дверь, ведущую на задний двор, и вышел наружу. Деверо, выйдя следом за мной, спросила:

— Так было там что-нибудь, что я должна была бы заметить?

— Да, — ответил я. — Там были вещи, которые должен был заметить каждый.