А на следующий день, когда начался сбор урожая на основной части Эльзаса, а также на соседних территориях Франции и Германии, небо резко потемнело и налетел северный ветер. Не успели последние гроздья баронского винограда исчезнуть под навесами, как хлынул проливной дождь. Он смывал с ягод сотен виноградников тот самый «пушок», который необходим, чтобы начать естественное брожение без заквасок. Миллиарды дрожжевых бактерий уходили вместе с водой в щебень, так и не добравшись до вожделенной сахаристой мякоти. С дождем пришел резкий холод, и работу прекратили в надежде на скорое улучшение погоды. Начавшие было усыхать ягоды потянули в себя лишнюю влагу, становясь водянистыми и менее сладкими. Это была катастрофа.

— Что скажете, господин главный винодел? — забежавший под навес Нижегородский обратился к оказавшемуся здесь же промокшему до нитки французу.

Папаша Латур только махнул рукой, продолжая молча смотреть на потоки воды, сбегавшие с углов крыши.

— Будет моросить часов до шести, никак не меньше, — добродушно констатировал Вадим.

А когда обескураженный старикан ушел, он осмотрелся кругом, сделал правой рукой резкое движение, словно спустил воду из бачка унитаза, и резко выдохнул:

— Yes!

Через день приехал барон. С ним была молодая, очень привлекательная дама.

— Как вам это удалось? — с порога набросился на Нижегородского фон Летцендорф. — Я узнал из газет об этом ужасном дожде и ехал сюда в полной уверенности, что и нас не минула чаша сия. Да! Познакомьтесь, моя внучка Вини. Вини, это Вацлав Пикарт.

Нижегородский галантно поцеловал протянутую руку, задержав ее в своей ладони после поцелуя на целую лишнюю секунду. Вялой ответной реакцией ему стало легкое удивление в равнодушном взгляде.

— Как доехали, фройляйн Вини?

— Фрау, — поправил барон. — Наша Вини уже вдова. Ее муж погиб два года назад во время учений.

Женщина отвернулась и принялась рассматривать карту поместий своего деда, вывешенную на стене гостиной. Карта вся была испещрена пометками, сделанными рукой Нижегородского. В многочисленных надписях заключалась информация о количестве собранного винограда по участкам, его сортности, показаниям кислотности, содержанию сахара и визуальному состоянию ягод. С помощью каких-то значков и условных рисунков здесь были зашифрованы первоочередные задачи по переработке урожая. Энергичные стрелы показывали распределение винограда по винодельням, переброску энного количества бочек и прочего инвентаря. Не план поместья, а карта боевых действий.

— Так как же вам все-таки удалось избегнуть ошибки, Вацлав? — уже за обеденным столом в присутствии Пьера Латура и Конрада спрашивал барон.

— Только благодаря исключительной прозорливости и опыту нашего папаши Латура, — на полном серьезе отвечал Нижегородский, поднимая бокал местного токай-пино гри.

При этих словах француз поперхнулся, и Конрад долго хлопал его по спине, приводя в порядок. Когда кашель удалось унять и, вытиравший слезы винодел собирался опровергнуть слова управляющего, Нижегородский уже перевел разговор на другую тему. Вадиму не хотелось окончательно становиться провидцем в глазах барона.

Во время ужина он все время поглядывал на свою молчаливую соседку. Вини, полное имя которой было Винифред Христа баронесса фон Вирт, мало интересовалась разговором. Вадим, неплохо разбиравшийся в людях, пока не мог разгадать причину ее отстраненности. Ему почему-то не хотелось верить, что это печаль, вызванная болью утраты по погибшему супругу. Скорее всего, она просто слишком избалована и надменна, думал он, все более увлекаясь разгадкой ее натуры.

— Отборные гроздья из Миттельбергхайма и Роршвира я думаю подсушить на соломе, — делился своими соображениями Конрад. — Потом их избыточным сахаром мы подкрепим наш вермут. Семьдесят процентов нераздавленного гевюрцтраминера выдержим в течение двух с половиной недель под углекислотным давлением в новых герметичных чанах, после чего сольем сок на дображивание и к концу ноября получим премьер. Мацерацию[22]оставшейся части гевюрцтраминера, мне кажется, делать нет необходимости. Осветлять же я предполагаю глиной…

Весь этот разговор был малоинтересен молодой вдове. Иногда она смотрела на говоривших, нисколько не прислушиваясь к их словам, затем отворачивалась.

— Если вы хотите отдохнуть, — наклонился к ней Нижегородский, — то внизу есть очень уютная комната с мягкой кроватью и свежими простынями.

— Благодарю вас, но мы остановились в гостинице. — Она мельком взглянула на Вадима и тут же отвернулась. — Дед, ты не забыл, что должна позвонить тетя Хельде? Нам пора возвращаться.

Фон Летцендорф вынул из кармана часы.

— Да-да, нам пора, господа. Продолжим завтра в Роршвире.

…Ранним утром десятого октября Нижегородский вернулся в Берлин.

— Я не слышу грома труб и восторженных возгласов многотысячной толпы, — входя в прихожую, заявил он вместо приветствия. — Если сенат отказал мне в триумфе, то хотя бы на овацию эти старые ворчуны могли не поскупиться?

— Надо полагать, ты стал уже великим виноделом? — отвечал заспанный Каратаев. — Между прочим, осенью девятнадцатого года ваш Эльзас вместе с Лотарингией будет возвращен французам. Вы вообще-то в курсе, месье Пикарт?

— В курсе, мать писала, — беззаботно ответил Вадим.

В это время, напугав экономку, в двери стал протискиваться человек с большой плетеной корзиной.

— Это вам, фрау Парсеваль, с Августом на двоих, — сказал Нижегородский. — Подвяленный на циновках мускат. Только сахар, солнце и аромат цветочной долины. Долго не пролежит, так что можете угостить родственников.

За завтраком Вадим попросил Каратаева поискать в своих биографических архивах данные на баронессу Винифред фон Вирт. Час спустя Савва позвал его к себе.

— Понимаешь, старик, персонально на твою пассию ничего нет, а вот о некоем бароне фон Вирте, единственный сын которого действительно был убит на учениях под Фрейбургом в 1910 году, имеется весьма обстоятельная биографическая справка. В ней, кстати, пара слов сказана и о его невестке.

— А что там произошло на учениях?

— Что произошло? Один остолоп засунул в пушку вместо холостого заряда боевой. От двадцатипятилетнего оберлейтенанта Вильгельма фон Вирта остались только покореженный шлем и половина лошади.

— Надо же… А что за пара слов? Это про нее?

Каратаев стал прокручивать текст на мониторе в поисках нужного места.

— Да, вот. Читаю: «…меньше чем через два года после смерти сына трагически погибает и вдова Вильгельма, которую старый и к тому времени совсем одинокий Пауль фон Вирт полюбил, как собственную дочь…»

До Каратаева только сейчас дошел смысл прочитанного. Он растерянно замолчал и медленно повернулся к Нижегородскому.