В понедельник Максим решил, что хватит уже отлынивать от учебы. Тем более от боевых отметин не осталось и следа. Пора выбираться в свет.

Первые две пары прошли довольно бодро, на третьей – лекции по финансовому анализу – уже заскучал. Про ликвидность, рентабельность и оборачиваемость активов Максим неплохо помнил с прошлого года – так что все эти постулаты в монотонном исполнении меланхоличного препода лишь вгоняли его в сон. Чтобы уж совсем не клевать носом, Максим, уткнувшись в телефон, принялся шерстить новостные ленты. Надоело – стал переписываться с Аленой.

Что делаешь?

Завтракаю.

Что у тебя на завтрак?

Салат из помидоров.

И все? Негусто.

А теперь что делаешь?

Глажу юбку. Скоро выходить.

Одевайся тепло. На улице сегодня жесть просто!

Хорошо.

Увидимся?

Вот так и развлекал себя всю пару.

После лекции они с Иваном спустились в холл. Тот делился своими соображениями насчет выгодных вложений, сокрушаясь, что вложить вот есть куда, но нечего. Максим слушал его вполуха, глазами шаря по толпе студентов. В этот промежуток времени, когда закончились пары у первой смены и пока еще не начались у второй, в холле обычно царила сутолока. Найти в таком столпотворении кого-то было не так-то просто.

Однако он нашел ее, не сразу, но нашел.

– Ладно, Вано, договорим в общаге, – пожал он Ивану руку и устремился сквозь двусторонний людской поток к Алене.

Подойдя ближе, Максим увидел, что она теперь с кем-то разговаривала. Он замедлил шаг, заложил руки в карманы, наблюдая за ней со стороны. Тот, с кем она говорила, стоял спиной, на него он и не смотрел сначала. А когда перевел взгляд, аж опешил: Яковлев, сволочь эта, зачем-то лез к ней, к его Алене!

Максима тотчас затопила глухая ярость. Горячая кровь застучала в ушах так, что заглушила стоящий в холле галдеж. Народ, как назло, мешался под ногами. Грубо расталкивая всех, кто попадался на пути, он рванул к ним. Как посмел этот урод заговорить с ней? Как вообще посмел подойти? Казалось, одним своим присутствием рядом с ней он если не пачкал, то бросал тень на нее, такую светлую и чистую. Это просто воображение, конечно. Но все равно! И Алена, какого черта она стоит с ним треплется? Хотя она ведь не знает, какое он чмо…

Безудержно хотелось наброситься на него без разговора, обрушить на него всю злость, что кипятком бурлила в венах, – еле держал себя в руках. А подойдя ближе, даже не понял, а, скорее, почувствовал – что-то не то. Они смотрели друг на друга и разговаривали как хорошие знакомые. Но это абсурд. Его Алена не могла общаться с таким, как он, просто потому что… не могла. Между ними нет и не может быть ничего общего. Между ними – пропасть. Удел Яковлева – дебильная гопота в дружках и пьяные шлюшки в любовницах.

Однако Яковлев отреагировал странно. Он и держался совсем по-другому, чем в общежитии. И взирал на Максима, похоже, с неподдельным удивлением.

Ощущение неправильности, даже абсурдности происходящего усилилось, но Максим отбросил эти мысли. Сначала, решил, растолкует этому уроду, что таким, как он, рядом с ней даже стоять нельзя. А если не поймет – ему же хуже будет.

В первый момент Максим даже не воспринял слова Яковлева: он со своей девушкой?…

Это же какой-то бред! Ересь. Бессмыслица полная. С ума он, что ли, сошел?

А потом Максим взглянул на Алену… Нет, он ничего еще не понял, потому что не способен был такое даже вообразить, но ее лицо… Столько отчаяния, и вины, и сожаления в нем читалось! Но почему? Отчего у нее такой взгляд, будто она просит прощения? Ведь не за что. Ведь это же неправда. Это не может быть правдой.

И вопрос-то он задал, не сомневаясь, что она отвергнет эту чушь. Но она молчала. И смотрела так, что он невольно замер, не мог вдохнуть. Все голоса и звуки вокруг как будто смолкли. И в этой гулкой тишине он слышал лишь, как колотится собственное сердце. Внутри же словно натягивалась невидимая струна. Лопни она, казалось, и все полетит к чертям. С треском, с грохотом.

«Не молчи, – мысленно обращался он к ней. – Скажи же, что это неправда!»

А потом она кивнула. Все тот же виноватый взгляд и кивок.

Может ли один еле заметный жест пустить весь твой мир под откос? Оказалось, может. Максим качнул головой, пытаясь сказать, что нет, что это ерунда какая-то, но слова тяжелым комом застряли в горле, а из легких будто разом весь воздух выбило.

Потом Яковлев ушел. Максим еще с минуту стоял на месте в оцепенении, силясь понять то, что понять было невозможно. Алена, кажется, что-то ему говорила, он это видел по губам, но слов не слышал, будто внезапно оказался в вакууме. Постепенно ступор отпускал, возвращались звуки, мысли, ощущения, а в груди разрасталась жгучая боль.

– Максим, пойми же, просто так вышло, что… – Она и правда что-то ему говорила, даже коснулась его руки.

Ее прикосновение словно прошило насквозь током, окончательно вернув его в реальность. Максим отдернул руку, молча развернулся и пошел к выходу.

– Максим, подожди! Давай поговорим! – Она догнала его, поймала за рукав куртки.

Максим стиснул челюсти до боли, не оборачиваясь, вырвал руку. Она приостановилась, но затем снова побежала за ним. Выскочила следом на улицу. Опять вцепилась. Он дернулся – не отпустила, продолжала семенить рядом. На улице хлестал дождь, холодный ветер забирался под воротник, а он задыхался. Глотал воздух ртом вместе с ледяными каплями, но ощущение удушья не проходило.

– Максим!

Он оглянулся, хотел прогнать, грубо, жестко, чтоб не шла за ним, не цеплялась, не унижала себя и его. Чтобы не делала ему еще больнее. Поскольку видеть ее теперь – это пытка.

Но она, наверное, сама догадалась по его взгляду, потому что разжала пальцы, и рука ее опустилась, безвольно повиснув плетью. Ветер трепал ее волосы, успевшие промокнуть под дождем. И блузка, уже мокрая, липла к телу.

– Вернись в здание, – произнес он глухо. – Простудишься.

Затем развернулся и стремительно, не оглядываясь, пошагал прочь. Спустился к набережной. Пусто, уныло. От серых вод угрюмой осенней Ангары дул пронзительный ледяной ветер. Но Максим не чувствовал ни холода, ни ветра, ни дождя. Боль затопила каждую клетку, не оставив места иным ощущениям.

Сначала в голове билась одна-единственная мысль: «Алена – девушка Яковлева». Упорно, назойливо, плавя мозг. И все никак не укладывалось, не верилось и в то же время… Лезли вереницей воспоминания, обрывки разговоров, всякие мелочи, на первый взгляд незначительные, но на самом деле – показательные.

Взять хотя бы тот случай у нее дома, когда она не захотела открывать дверь, а Максиму солгала, что пришла хозяйка. Он ведь тогда сразу почувствовал фальшь, но предпочел не думать. И в универе она его избегала. Когда встречались, норовила тотчас сбежать, оправдываясь занятиями. А сколько раз предлагал проводить – отказывалась наотрез. Теперь ясно, почему. Так ошеломляюще и болезненно ясно, что хоть вой и на стены лезь.