— Что это за место? Это «Белла-Виста»… или уже нет, — вместо ответа произнес незнакомец.

В голосе слышалось не только замешательство, но и дрожь страха, возможно, отчаяние.

И тут Кирби заметил, какое бледное и осунувшееся у незнакомца лицо. В синие глаза вползал ужас.

— Что с вами случилось? — спросил Кирби.

— Это место… Где оно? Как я сюда попал? Где я?

Кирби шагнул вперед, чтобы взять окровавленного мужчину под руку. У того, похоже, подкашивались ноги, и он явно нуждался в поддержке.

Но, прежде чем Кирби прикоснулся к нему, незнакомец поднял обе руки, влажные от крови.

— Нам почти удалось вырваться целыми и невредимыми, — пробормотал он, — а потом эти споры.

Кирби вновь отступил.

— Споры?

— Свидетель говорил, что они от мирных особей, бояться нечего. Но он — часть всего этого, не заслуживает доверия.

Взгляд мужчины продолжал гулять по стенам и потолку, его лицо перекосило от горя, словно замешательство быстро перерастало в смятение, способность воспринимать окружающий мир, память и здравомыслие ускользали.

— Я убил их всех. Мистера и миссис, детей, слуг.

Приглядевшись, Кирби увидел, что вечерний костюм — не обычный фрак. Скорее стильная ливрея, униформа которую мог носить слуга, занимающий высокое положение.

— Их заразили, я в этом уверен, и мне пришлось убить их всех, даже очаровательных деток, да поможет мне Господь. Мне пришлось убить их всех, чтобы спасти мир.

Охваченный внезапным чувством смертельной опасности, с гулко бьющимся сердцем, Кирби попятился от мужчины, к двери на северную лестницу.

Дворецкого, если это был дворецкий, Кирби нисколько не интересовал, он не двинулся следом, занятый своими проблемами.

— Теперь я должен найти патроны, чтобы покончить с собой, — пересекая коридор, он становился все прозрачнее и прозрачнее, словно Кирби видел перед собой не реального человека, а призрак. Сквозь стену незнакомец вошел в квартиру Хокса.

И хотя Кирби не верил в призраков, возможно, судьба столкнула его с одним из них… да только кровь, которая капала с рук мужчины, запятнала ковровую дорожку коридора.

* * *

Уинни

Они не воспользовались лифтом, потому что он трансформировался и в нем сидело большое насекомое, которое едва не откусило Уинни кисть, побоялись спускаться по лестнице, и в итоге укрылись в квартире Сайкс, поскольку больше идти было некуда.

Уинни знал миссис Сайкс: иногда они здоровались, встречаясь в коридоре или в вестибюле, и он знал Айрис, которая никогда не здоровалась. Айрис, на три года старше Уинни, не выносила людей, не потому, что считала их глупыми, злобными или скучными, хотя многие такими и были, а по причине аутизма. Мать Уинни рассказывала, что Айрис терпеть не может, чтобы к ней прикасались, и очень нервничает, если вокруг много людей. Он в какой-то степени разбирался в аутизме, потому что читал о нем, но прекрасно понимал отношение Айрис к людям, поскольку находился в аналогичном положении. Похоже, всегда говорил что-то глупое, неправильное или невпопад. Айрис не говорила ничего, Уинни никогда не знал, что сказать, так что они в определенном смысле находились в одной лодке.

Видя, с какой скоростью миссис Сайкс закрыла дверь на два врезных замка и цепочку, а потом еще и потрясла, чтобы убедиться, что она надежно заперта, Уинни понял, что и с ней недавно случилось что-то жуткое и она испугана.

— Может, я сейчас запираю что-то в квартире с нами, а не снаружи, — вырвалось у миссис Сайкс. — В любом случае какой прок от замка, если они могут проходить сквозь стены?

Мать Уинни посмотрела на сына, а тот улыбнулся, чтобы она не поняла, как сильно напугала его миссис Сайкс. Что бы ни происходило в «Пендлтоне», способы, к которым он прибегал, чтобы не получить ярлыка «маменькин сынок», ждало серьезное испытание.

— Мне надо вам кое-что показать, — продолжила миссис Сайкс. — Надеюсь, оно еще здесь. Или, может, не показывать? Нет, покажу. Надеюсь, оно еще здесь, — повторила она. — Поскольку, если вы тоже это увидите, я буду знать, что не схожу с ума.

Уинни вновь улыбнулся матери, но на этот раз, в отличие от прошлого, улыбка пришлась не к месту. Если раньше он не знал, что сказать, но теперь — что делать со своим лицом. И руками тоже, если на то пошло. Потом все-таки сунул их в карманы куртки, но лицо по-прежнему оставалось на всеобщем обозрении.

Ведя их через гостиную, миссис Сайкс заметила, что Айрис не следует за ними. Девочка просто стояла, уставившись в пространство, руки, как плети, висели по бокам. Мать заговорила с ней странным образом, словно цитируя какое-то стихотворение: «Не бойся. Пойдем со мной, и не бойся. Я рада, что могу взять тебя с собой и показать тебе дорогу».

На этот раз Айрис пошла с ними, хотя держалась на несколько шагов позади. Они миновали коридор и вошли в комнату, которая, вероятно, принадлежала Айрис, потому что везде лежали набивные игрушки. Главным образом кролики, несколько лягушек, несколько птиц, одна белка, все плюшевые и мягкие, ни одного из тех животных реального мира, у которых острые зубы и которые убивают других животных.

Уинни удивился, увидев такое количество книг: думал, что дети-аутисты читают плохо, может, совсем не читают. Вероятно, Айрис читала. Он знал почему. Книги являли собой другую жизнь. Если ты застенчивый и не знаешь, что сказать, и нигде не чувствуешь себя своим, книги открывают путь в другие миры, где ты мог стать кем-то еще, вообще быть кем-то. Уинни не знал, что он бы делал без книг, вероятно, сошел с ума и начал бы убивать людей и делать пепельницы из их черепов, хотя сам не курил и не собирался курить.

— Оно все еще здесь, — миссис Сайкс указала на окно.

Что-то странное прилипло к стеклу с другой стороны. Круглое, как футбольный мяч, только больше, и плоское снизу, со множеством коротких лапок, которые выглядели так, словно предназначены для прогулок по другой планете, и лицом, очень похожим на человеческое, но располагалось это лицо на брюхе.

Уинни стремился избежать ярлыка «маменькин сынок» и тем, что дал себе зарок не отворачиваться от экрана, когда показывали фильм ужасов. И ему всегда удавалось держать глаза открытыми, даже когда показывали что-то уж совсем мерзкое, потому что про себя он комментировал происходящее, высмеивал плохую игру актеров, если видел ее, нелепые диалоги, посредственные спецэффекты. Не в силах сказать хоть слово другим, с собой он мог болтать часами без остановки. Он также оценивал каждого психопата-убийцу или монстра по десятибалльной шкале. Десять баллов ставилось тому, кто мог заставить его обделаться. Но, будучи строгим критиком, он умел уменьшить пугающий эффект любого страшилища, выползающего на экран, поэтому редко-редко ставил даже шесть баллов, а этого не хватало даже на то, чтобы надуть в штаны.

Тварь за окном получила твердые семь баллов.