реже, чем на велосипедистов. Особо часто это случалось на островах Кулосаари и Мустиккамаа. И в поездку в США он оружие тоже взял.

Когда он готовился к марафону и на нанятой коляске тщательно изучал предполагаемый маршрут забега, то обнаружил множество стай бродячих собак. Вот и явился на старт с револьвером в кобуре на поясе. Жюри, недолго посовещавшись, разрешило оставить оружие для самообороны. Вообще, все сорок два километра маршрут проходил через семь холмов с утомительными подъёмами, во многих местах на пыльной трассе были рассыпаны камни, что подвергало риску получить травму, а кроме того, по этой дороге интенсивно двигался гужевой и автомобильный транспорт.

А источников воды было всего два. И вода там была очень плохая. Но эту проблему решил Франс Стокманн, расставив вдоль дороги через каждые пять километров по одному финскому спортсмену, из не участвующих в забеге, с запасом влажных полотенец и питьевой водой.

Согласно жеребьёвке финский атлет стартовал в самом крайнем ряду. Сразу за двумя босыми неграми и жизнерадостным кубинцем, вырядившимся будто на бал — в белой рубашке с кружевами. Весь первый ряд оккупировали американцы и греки. Во время старта возникла давка, из-за чего несколько человек упало, а один из греков получил вывих и не смог бежать.

Через первые десять километров с дистанции сошло ещё несколько человек. А бежавший впереди финна кубинец украл из стоящей на обочине машины несколько фруктов и отстал, явно намереваясь ими перекусить. На двадцатом километре, когда Бруно обогнал почти всех, кроме двух североамериканцев, за ними увязалось сразу две стаи собак. Один из американцев запаниковал и убежал куда-то вглубь кукурузных полей, уведя с собой одну из стай. А со второй стаей пришлось разбираться финскому бегуну. Для чего произвёл несколько выстрелов в сторону собак.

Американец, бежавший впереди, и которого весь маршрут сопровождали помощники на двух автомобилях, или испугался выстрелов, или отвлёкся на них. Из-за чего, видимо, и упал, чем сразу и воспользовался Бруно Циллиакус, уйдя в отрыв. Так он и бежал в одиночестве, шарахаясь от проезжающих автомобилей, пока не финишировал. Где с превеликим удивлением узнал, что он второй.

……

— Ну и зачем ты опубликовал эту статью про заводы Хухты? — с плохо скрываемым раздражением в голосе спросил у Ээро Эркко Пер Свинхувуд.

— Ты же сам просил организовать ряд статей про предприятия княжества, на которых работодателями созданы более или менее хорошие условия для работников, — спокойно ответил своему другу глава аграрной партии. — Пить будешь что-нибудь? Кофе, чай или что покрепче?

— Кофе. Твой секретарь варит отменный кофе. И не уходи от ответа. Я просил именно про условия. Зачем ты написал про систему оплаты на предприятиях Хухты? Теперь, все капиталисты стремятся перейти на почасовую оплату, тем самым уничтожая все достижения нашей всефинской забастовки.

Ээро Эркко не стал сразу давать ответ, а отдав распоряжение секретарю, дождался пока он принесёт напиток. И только после пары глотков кофе, снизошёл до ответа.

— Ты тогда в следующий раз более тщательнее формулируй то, что хочешь от меня получить. И с чего ты взял, что введение почасовой оплаты — это поражение? Наоборот, чем больше предприятий перейдёт на неё, тем легче будет заставить промышленников пойти на уступки.

— Что-то я не очень тебя понимаю, — возмутился Свинхувуд, чуть не поперхнувшись кофе.

— А всё потому, что у тебя однобокий взгляд на проблемы, которые вы попытались решить при помощи стачки. Надо сократить рабочий день? Ура, вперёд! Но вы не задумываетесь, что с сокращением дня уменьшатся и доходы рабочих. Увеличение расценок за производимый товар? А за счёт чего? За счёт сокращения прибыли капиталиста? А оно ему нужно? Нет! Он будет увольнять рабочих, чтобы за их счёт и повысить расценки.

— Ээро, ты рассуждаешь как самый настоящий капиталист.

— А я и есть капиталист. У меня есть издательство и типография. В них тоже работают люди. И им тоже хочется работать меньше, а получать больше. И я тоже, как и многие хозяева, ввёл почасовую оплату. И считаю это достижением твоей всефинской забастовки, а не поражением! Хотя этого пункта и не было в ваших требованиях.

— Раньше ты так не считал. С чего это у тебя изменилось мнение? — глава объединенных профсоюзов придвинул к себе массивную пепельницу и, достав папиросу, закурил.

— Минутку, — попросил хозяин кабинета и ненадолго закопался в ящике стола. — Вот. Прочти, — протянул он Свинхувуду несколько листов машинописного текста.

— Что это? — мужчина пробежал глазами начальный текст. — Твоя переписка с Матти Хухта?

— Просто прочти, а затем задавай вопросы.

Пожав плечами Пер Свинхувуд погрузился в чтение. Читал он очень внимательно, временами останавливался и перечитывал заново. За это время Ээро Эркко успел немного поработать с документами и попросил секретаря сделать ещё кофе.

— И ты думаешь, это сработает? — отложив прочитанное, поинтересовался гость у хозяина кабинета.

— Что именно? Там много чего напечатано.

— Кстати, а почему он печатает текст, а не пишет от руки?

— В этом я виноват. Года два назад, когда дарил печатную машинку, посоветовал, для практики, печатать и письма.

— Ясно. Я про введение минимальной оплаты труда. Про эти двадцать пенни в час. Откуда, кстати, такая странная сумма?

— Пер, а ты точно глава профсоюзов? — удивился Ээро Эркко. — Это же основное требование русских рабочих стачечных комитетов — про минимальный оклад чернорабочему в один рубль в день. Это две марки. Делим на десять часов и получаем по двадцать пенни в час. Всё же очень просто. Дело за малым, перевести все зарплаты на заводах в княжестве на почасовые. И узаконить минимальную оплату.

— Хм, а за заводами и фабриками потянутся и остальные мелкие буржуа типа тебя, — ухмыльнулся Пер Свинхувуд. — Надо бы и мне почаще списываться с малышом Хухтой.

— А ещё, у тебя есть возможность два раза в год с ним вживую общаться на пионерских сборах. Но ты почему-то не делаешь это. Он мне несколько раз жаловался, что ты, Пер, игнорируешь его и