Она надеялась, что он не станет ухмыляться, как прошлой ночью, поймет, какие неприятности сулит ей беременность. А если она и не беременна, Тони должен понять, как понятно теперь ей самой, до чего неправильно они себя повели, и особенно потому, что Роуз только-только опустили в могилу. А следом появилась и другая мысль: даже если она исповедуется, расскажет священнику о содеянном, ей ни за что не удастся описать, как за полчаса до того оба они плакали. Странно.

Увидев в тот вечер Тони, Эйлиш первым делом сказала, что завтра, в пятницу, они должны сходить к исповеди. Надеюсь, прибавила она, ты это понимаешь.

– К отцу Флуду, да и к любому священнику, который может меня узнать, я не пойду. Я понимаю, что это не имеет значения, но просто не могу.

Тони предложил пойти в церковь, расположенную неподалеку от его дома, большинство священников там были итальянцами.

– Некоторые по-английски и не понимают ни слова.

– Тогда это не будет настоящей исповедью.

– Ну, ключевые-то слова они, я полагаю, разберут.

– Не надо шутить. Тебе тоже придется исповедаться.

– Я знаю, – сказал Тони. – Ты можешь пообещать мне кое-что? – Он склонился к ней: – Пообещай, что будешь добра со мной после исповеди. Ну то есть возьмешь меня за руку, улыбнешься.

– А ты обещаешь мне исповедаться по-настоящему?

– Да. И еще. Мама хочет, чтобы ты пообедала с нами в воскресенье. Она тревожится за тебя.

На следующий вечер они встретились около церкви. Тони настоял, чтобы они обратились к разным священникам; ее зовется Энтони (последовала длинная итальянская фамилия), он молодой, славный и говорит по-английски. А сам он исповедуется священнику постарше.

– Постарайся, чтобы тот понял твои слова, – прошептала Эйлиш.

Когда она сказала священнику, что три ночи назад дважды совершила соитие со своим другом, отец Энтони долго молчал.

Наконец спросил:

– Это произошло впервые?

– Да, отец.

– Любите ли вы друг друга?

– Да, отец.

– Что ты сделаешь, если понесешь?

– Он хочет взять меня в жены, отец.

– А ты хочешь выйти за него?

Ответить она не сумела. Подождав немного, отец Энтони повторил вопрос более сочувственным тоном.

– Я хотела бы выйти за него, – неуверенно ответила Эйлиш, – но пока не готова к этому.

– Но ведь ты сказала, что любишь его.

– Он очень хороший человек.

– Разве этого достаточно?

– Я люблю его.

– Однако не уверена в этом?

Эйлиш вздохнула и промолчала.

– Ты сожалеешь о том, что вы с ним содеяли?

– Да, отец.

– Я хочу, чтобы в знак покаяния ты прочитала «Аве Мария» – всего один раз, но вникая в каждое слово. И пообещай, что снова придешь ко мне через месяц. Если ты беременна, мы поговорим еще раз и поможем тебе.

Вернувшись к миссис Кео, Эйлиш обнаружила на полуподвальной двери новый замок, пришлось войти в дом через парадную дверь. Миссис Кео сидела на кухне с мисс Мак-Адам, решившей не идти на танцы.

– В будущем стану держать нижнюю дверь на запоре, – сказала миссис Кео – так, точно обращалась она к одной лишь мисс Мак-Адам. – Никогда же не знаешь, кто через нее может пролезть.

– Вы очень благоразумны, – сказала мисс Мак-Адам.

Пока Эйлиш готовила себе ужин, миссис Кео и мисс Мак-Адам вели себя так, будто она была бестелесным призраком.

Мать написала о том, как ей одиноко, сколь долгими сделались дни и тяжкими ночи. Писала, что соседи то и дело заглядывают к ней, а после чая приходят и другие люди, но ей не о чем разговаривать с ними. Эйлиш отправила матери несколько писем, пересказав все свои новости: о появлении в «Барточчис» и других магазинах Фултон-стрит летней коллекции, о подготовке к майским экзаменам, о том, как усердно она занимается, потому что, сдав их, получит диплом бухгалтера.

О Тони она в письмах ни разу не упоминала и теперь думала, что мама могла найти, убираясь в комнате Роуз, ее письма и прочесть их, а могла и получить в руки те, что хранились сестрой на работе. С Тони она виделась каждый день, иногда встречалась с ним у колледжа и ехала на трамвае и позволяла проводить ее до дома миссис Кео. После ночи в ее комнате между ними все изменилось. Эйлиш чувствовала, что он точно успокоился, с готовностью принимает ее молчание, что не пытается больше произвести на нее впечатление, реже шутит. И каждый раз, увидев, как он ждет ее, Эйлиш понимала, насколько теперь они ближе друг другу. А когда они целовались или просто случайно соприкасались, идя по улице, вспоминала ту ночь.

Едва выяснилось, что она не беременна, мысли об этой ночи начали доставлять Эйлиш удовольствие, особенно после еще одной встречи со священником, который хоть и выражался обиняками, но сумел внушить ей, что при всей неправильности случившегося понять то, что произошло между ней и Тони, не так уж и трудно. Может быть, Бог подал им таким образом знак, что они должны подумать о супружестве и о детях. Разговаривать с ним во второй раз было гораздо легче, и Эйлиш почувствовала искушение поведать ему всю свою историю и спросить, что ей делать с матерью, чьи письма звучали все печальнее, слова, порой почти неразборчивые, как-то странно разбредались по странице, однако Эйлиш ушла, ничего священнику не сказав.

В одно из воскресений, после мессы, Эйлиш, выходя с Шейлой Хеффернан из церкви, увидела отца Флуда – по своему обыкновению, он прощался с прихожанами на ступенях; заметив ее, священник отвел взгляд, отступил в сторону и оживленно заговорил с компанией женщин. Эйлиш постояла, ожидая, когда он освободится, однако отец Флуд повернулся к ней спиной и торопливо удалился. Эйлиш тут же решила, что с ним успела поговорить миссис Кео, а потому нужно повидаться с отцом Флудом, и как можно скорее – пока он не проделал что-то непоправимое, например, не написал о ней маме. Хотя что ему сказать, представления она не имела.

А потому, пообедав с семейством Тони, она условилась встретиться с ним позже, объяснив, что ей нужно позаниматься. И не позволила Тони провожать себя. Выйдя из подземки, Эйлиш направилась к дому отца Флуда.

Уже сидя в гостиной, она поняла, что не может так просто упомянуть о миссис Кео, необходимо подождать, пока это не сделает сам отец Флуд. Если он этой темы не коснется, то она поговорит с ним о матери или о возможности перейти работать в офис «Барточчис», где вскоре должно освободиться место. Из коридора донеслись шаги, и тут Эйлиш сообразила, что у нее есть и иной выбор. Она может, даже не признаваясь ни в чем, принять смиренный вид и разразиться униженными просьбами о прощении, а может взять пример с Роуз – гордо выпрямиться и разговаривать с отцом Флудом так, точно ни на какие прегрешения она и вовсе не способна.