улыбаюсь так широко, что скулы сводит. Подружки из моей прошлой жизни посоветовали бы съесть лимон.

— А как же. Пришел получить жаркие объятия и всё, что ты можешь мне предложить.

Егор смотрит на меня так, что я чувствую себя особенной. Каждый раз. И в такие моменты я сначала не верю своему счастью, потом пытаюсь себя ущипнуть, потому что больше похоже на сон вперемешку со сладкой такой мыльной оперой. Но, к моему счастью, не просыпаюсь, так что эта отвратительно сладкая мыльная опера — моя жизнь. Ха. Я ее заслужила, между прочим. Не хватает только финального штриха.

— Ну, тогда могу предложить смелое признание, — я немного розовею, немного смущаюсь и очень, очень боюсь, но сколько уже можно молчать об этом. — Я тебя люблю. Всё, я это сказала. Ты хорошо услышал? Не уверена, что смогу повторить это в следующие пару недель, потому что буду прятаться в панике и смущении где-нибудь в темном, незаметном углу.

Выдав эту тираду, я замираю, уткнувшись в широкую грудь моего дровосека, а потом всё же решаю посмотреть на него. А он безмятежно улыбается.

— А я-то всё думал, когда ты мне скажешь, — хихикает он. — Видел, как ты тренировалась перед зеркалом в ванной.

Я хмурюсь, но на самом деле не злюсь. Долго я собиралась с силами, это правда. Очень боялась по старой привычке.

— Ну, раз ты осмелела до такой степени, тогда есть шанс, что в обморок и теперь не упадешь.

И Егор отпускает меня, отходя на шаг назад, копается в карманах своих неизменных джинсов, а потом резво встает на одно колено.

Речь покидает меня, бесповоротно и окончательно, щеки краснеют, а по черепу одновременно начинают бить тысячи маленьких молоточков. Едрический корень, меня, кажется, замуж зовут. Опять.

— Эмма, выдыхай, — улыбается Егор, но я вижу, что он тоже смущен, что руки его даже немного трясутся от напряжения, от чего кольцо в небольшой коробочке ловит всё новые и новые лучики солнца и искрится так, что глаза болят.

У меня ступор, но совладать с лицом всё-таки удается, и губы мои всё же растягиваются в улыбке. Ну, это радостное событие, хоть и шокирующее.

— Я тебя люблю, ты знаешь. И если ты скажешь «да», я обещаю, ты никогда не пожалеешь об этом.

— Я и так знаю, что не пожалею, — отвечаю я тихо и киваю головой. — Конечно, Егор. Да.

Спустя секунду к нам выбежит Лиза, и Лидия Петровна, и медсестра Инночка, которая всё это снимала на телефон. И все будут улыбаться, громко нас поздравлять, обниматься.

Но это будет потом, а сейчас я смотрю на моего железного дровосека, моего хмурого спасителя, который сейчас совсем не хмурый и не железный. Я вижу, как он улыбается, как светятся его глаза, как он замирает на мгновение, задерживая дыхание. И это именно то, чего я ждала всю свою жизнь.

Да, я (абсолютно точно, честное слово) никогда об этом не пожалею.

.

Я все никак не могу поверить, что выхожу замуж. Ну, не сейчас, мы еще и дату не назначили, но это колечко на пальце — намерение, обещание и план на будущее.

Когда мы говорим об этом с Лизонькой, она не удивляется, но становится немного растерянной.

— Ты меня будешь любить, пап? — спрашивает она с очень серьезным видом.

— Конечно, детка. Это никогда не изменится, обещаю. Просто мы станем жить все вместе и, возможно, однажды у тебя появится братик или сестричка, как ты и хотела.

При мысли, что у нас могут появиться дети, у меня сжимается сердце. У меня как-то не было времени еще это обдумать, и вот сейчас мысли вдруг налетают со всех сторон. Такие радостные и счастливые мысли, что теряюсь.

Лиза рассматривает отца, потом меня, о чем-то раздумывает. А потом по-взрослому кивает.

— Тогда ладно, я вас прославляю.

Егор смеется, смотря на маленькую дочь, и я тоже не удерживаюсь от улыбки.

— Может быть, благословляешь, Лизонька? — уточняет Егор.

Она задумывается на секунду, а потом взмахивает рукой, мол, так и быть, приму вашу версию.

— Ну да, я так и сказала.

.

Когда я рассказываю о последних новостях Лидии Петровне, она не удивляется, только лицо ее приобретает выражение «ну, я же говорила».

— Я была почти уверена, что так оно и случится, Эммушка. Было у меня чувство, что вы друг другу подходите, — говорит он с улыбкой. — От судьбы не уйдешь, она тебя везде найдет.

На днях я случайно нашла за диваном потерянный фотоальбом, когда помогала делать генеральную уборку. Тот самый, что Лидия Петровна долгое время не могла найти. И вот сегодня дошли руки его полистать за чаем и кексами из моей кондитерской. Самыми вкусными в городе, между прочим.

— О, как я рада, что он нашелся! Это мой любимый альбом. Вот это моя лучшая подруга, смотри Эмма. Она на тебя чем-то похожа.

Я застываю над альбомом и даже перестаю дышать. Ну конечно, похожа, ведь на фото я вижу свою бабушку! Молодая и красивая, она сидит рядом с такой же молодой Лидией Петровной.

Она когда-то рассказывала мне, что жила в маленькой деревушке у моря. Говорила, как любила плавать, как бегала обрывать персики в большие казенные сады, как они с лучшей подругой лазили через забор и собирали самые вкусные в мире яблоки, что росли в местном колхозе. Они были огромные, белые и, если посмотреть на свет, можно было прямо косточки в них увидеть. Никогда больше она не ела таких вкусных яблок.

Годы были голодные, выживали, как умели, обе без родителей. Но, конечно, говорила мне каждый раз, что так делать нельзя, плохо это.

А подругу ее лучшую, подельницу и хулиганку, звали Лидкой, и была она рыжая, как и сама бабушка.

В эту секунду я поражаюсь — куда иногда людей может завести судьба, и как она может быть изобретательна!

— Лидия Петровна, вы только не волнуйтесь. Но это бабушка моя.

Старушка замирает на минуту, будто прошлое пролетает у