быстрых перемен система социальной защиты приобретает решающее значение, чтобы люди не потеряли работу и не оказались не способными выжить. Чем более предприимчивой и нестабильной становится экономика, тем насущнее такая система безопасности. Многие ученые и специалисты — от французского экономиста-суперзвезды Тома Пикетти до основателя интернета Тима Бернерса-Ли — видят решение этой проблемы в безусловном базовом доходе (ББД). При системе ББД государство выделяет каждому гражданину регулярную сумму без каких-либо условий. Звучит дорого, но это, безусловно, кратчайший путь к экономической безопасности для многих из тех, кто в противном случае стал бы жертвой жестокого рынка труда. Эксперименты, проведенные в американском городе Стоктон и столице Финляндии Хельсинки, показали, что люди, получающие ББД, отмечают рост благополучия и снижение уровня пищевых расстройств. А если получатели ББД теряли работу, они почти на треть чаще в течение года находили новую — по сравнению с теми, кто получал традиционную помощь[308].

Однако на данный момент ББД представляется далекой перспективой. По-прежнему беспокоят опасения, что он ослабит трудовую этику и создаст культуру зависимости. Хотя первые исследования показывают, что это не так, во многих странах отношение к ББД слишком противоречивое, чтобы превратить его в жизнеспособную политику. Более дешевая и политически приемлемая альтернатива существует в Дании — она известна как флексикьюрити[309]. У модели флексикьюрити есть две стороны. С одной — работодатели могут нанимать, увольнять и изменять условия найма по своему усмотрению. С другой — людям гарантируются широкая защита и льготы от государства, если они потеряют работу. Например, безработный датчанин может получать до 80% своей прежней зарплаты — и даже больше, если у него есть дети, — при условии, что он сможет доказать, что ищет работу.

Это решит одну из главных проблем экспоненциальной эпохи. Компании необязательно точно знают, как быстро они будут расти, как скоро появятся возможности для бизнеса и по каким дорогам им придется блуждать, поэтому гибкость при найме и увольнении очень важна. Но то, что для организации гибкость, для работников — проблема, потому что корпоративной гибкостью не заплатишь за жилье. Датская модель дает компаниям необходимую адаптивность, а работникам — безопасность.

Наконец, работникам необходима справедливость. Доля труда в национальном пироге снижалась десятилетиями, и новые технологии, похоже, только ускорят этот процесс. Технологии, глобализация, нематериальная экономика — все это смещает баланс власти от труда к капиталу. Поскольку все в экспоненциальный век ускоряется, мы должны спросить себя: сколько экономического вознаграждения должно доставаться предпринимателям и владельцам, а сколько работникам? И не пора ли последним получать долю больше?

Если ответ на последний вопрос «да», то нам необходимо привнести несколько изменений. Прежде всего, работодатели должны больше инвестировать в развитие своих сотрудников, чтобы они по мере роста технологий могли переходить на более квалифицированные и лучше оплачиваемые должности. Но это может увеличить разрыв между оплатой труда низкоквалифицированных и высококвалифицированных работников. Мы живем в эпоху, когда программист в Uber зарабатывает как минимум в четыре раза больше, чем средний водитель, и когда в Великобритании на каждые десять новых высокотехнологичных рабочих мест создается семь низкооплачиваемых в сфере услуг[310].

Именно поэтому в эпоху экспоненциального роста, как никогда, важны переговоры о минимальной заработной плате, и политикам необходимо убедиться, что она действительно отражает стоимость жизни. В то же время правительства должны разобраться в том, как смягчить растущую разницу в зарплате между самыми богатыми и самыми бедными работниками. Один из способов сделать это — повысить ее прозрачность. Компании уже раскрывают информацию о том, сколько платят своему руководящему составу, и все чаще делятся данными о гендерном разрыве в оплате труда. Компании стоит поощрять к тому, чтобы они больше информировали о своих моделях оплаты труда, — это сделало бы вопросы неравенства доходов более наглядными.

Возможно, все это звучит утопично. Устранение экспоненциальных разрывов в работе потребует огромных усилий, но это не невозможно. На самом деле существует ряд организаций, которые уже работают над устранением этих разрывов. Они показывают, как мы можем на практике добиться необходимых законодательных и экономических сдвигов.

Поскольку со стороны законодателей быстрых сдвигов не дождешься, некоторые коммерческие организации придумывают способы прямой поддержки сотрудников. Гиг-работники часто испытывают трудности с получением кредитов и ипотеки: для банков важна надежная кредитная история, а агентства, составляющие кредитные рейтинги, предпочитают тех, кто работает по стандартному трудовому контракту. Лондонская компания Portify — это стартап, который помогает внештатным работникам из месяца в месяц наращивать свой кредитный рейтинг. По сути, компания предоставляет участникам мини-кредит, который выплачивается по 5 фунтов стерлингов (8 долларов) в месяц. Кредитные агентства любят потребителей, которые берут кредиты, и любят тех, кто вовремя их выплачивает. Положительная история выплат составляет более трети вашего кредитного рейтинга. Portify предлагает именно такую историю для своих участников, работающих в гиг-центрах.

К сожалению, инициативы лишь некоторых предпринимателей недостаточно. История показывает, что значимые улучшения для людей редко происходят благодаря благосклонности начальства: как правило, это результат давления со стороны работников. История XIX и начала XX века воспринимается как долгая борьба рабочих за организацию. В Великобритании современное рабочее движение началось в 1880-х годах с появлением «нового юнионизма» — волны профсоюзов, которые открыто обращались к городскому, часто неквалифицированному рабочему классу. В США решающим моментом стала Битва у эстакады в 1937 году, когда члены трудового союза United Auto Workers (UAW) были избиты охранниками Ford Motor Company у завода в Ривер-Руж[311], после чего Генри Форд согласился подписать контракт с Объединенным профсоюзом авторабочих и повысить им зарплату. Современные социал-демократические партии в большинстве развитых стран мира — это наследие подобных сражений.

Однако в англосфере после пятидесятилетнего наступления политического истеблишмента профсоюзы вышли из моды. Членство в профсоюзах в Великобритании, США, Франции и других странах находится на самом низком уровне с начала ведения учета[312]. Ортодоксия свободного рынка, с которой мы познакомились в главе 1, не испытывала особой симпатии к профсоюзам — их считали «трудовыми картелями», незаконно вмешивающимися в работу рынка. В Великобритании правительство Маргарет Тэтчер воспринимало профсоюзы как одну из самых больших внутренних угроз и предприняло шаги по значительному ослаблению их власти. В период с 1979 по 1988 год членство в профсоюзах сократилось на 20% благодаря политике правительства в сочетании с экономическими трудностями и снижением занятости в обрабатывающей промышленности. США шли по аналогичному пути. В 1981 году президент Рональд Рейган уволил более 11 тысяч бастующих авиадиспетчеров и заменил их не членами профсоюза. Это стало поворотным моментом в истории американского профсоюзного движения.

В результате на первых порах развития в технологической отрасли