— …сорвал голос и попытался сделать то, что должен был сделать с самого начала для того, кто был мне другом, несмотря ни на что. Закрыть. Мне казалось, что я даже успел, когда почувствовал удар в голову и падал на землю в полной уверенности, что пуля досталась мне самому. Мне казалось, что я все успел, но напрасно. В госпитале сказали, что я родился в рубашке. Ничего я не успел, Настя.

«Наша память бьет наотмашь,

Обжигает, как хмельной глоток,

Так уж вышло — не прожить нам против совести с тобой, браток…»

Морозова догадывалась, что это не финал истории. Только мысленно шикнула на голубоглазую тварь, которую, похоже, рассказ куратора просто-напросто рассмешил. «Смертные… все вы одинаковы!»

Хрипловатый голос между тем продолжал:

— Я вернулся через полгода, пытаясь вести себя как ни в чем не бывало — она ведь ничего мне не говорила, ни разу даже не заикалась об уходе к другому. Но как будто поняла все — сразу, с первого обмена взглядами. Мы уже не смогли оставаться рядом. После ближайшей ссоры, разгоревшейся на пустом месте, я… высказал все, что было на душе, собрал вещи и переехал к своей матери. В тот же вечер… она вышла на обочину объездной дороги в Тюмени, чтобы шагнуть под грузовик, несущийся на максимально возможной скорости.

Ветер стих, и музыка теперь звучала без раскатистого эха, совсем другая — про то, что на белом свете есть место, где всегда мороз, как будто новая веселая песня хотела загладить и спрятать то, что выдернула из памяти предыдущая.

«Разобралась со своей жизнью, кому сделала хуже? Хороша женщина, которая жила с одним, потому что удачно подвернулся под руку, а сама хотела уйти к другому!» — хмыкнула холодная змейка, и Настя на сей раз была с нею вполне согласна, но вслух сказала другое:

— Мне кажется, что за грех самоубийства каждый отвечает сам.

— Его не должно было случиться, а у меня имелось достаточно времени, чтобы его предотвратить. — Жестко ответил Игорь. — Мне не нужно было распускать язык во время ссоры.

— Доли секунды?..

— Да. Хватило бы, я не сомневаюсь. Две жизни — больше, чем одна, и осознание этого сводило с ума до тех пор, пока мне не позвонили из «Жизненного долга» — где-то через месяц после похорон. Так я и стал пропавшим без вести, работая здесь. Или… все это иллюзия моего мозга, а сам я до сих пор лежу в нейротравме, так и не придя в сознание после ранения, кто знает? Я наводил справки в Тюмени — с моей матерью все в порядке, родители моей покойной жены уехали к младшему сыну в Тобольск, там есть внуки, хоть как-то заполняющие пустоту утраты. Родители моего друга здесь, и в социальной службе я работаю совершенно не зря. У его отца инвалидность первой группы, моя помощь совершенно не лишняя.

— Он… узнает тебя, как друга детства своего сына?

— Нет, Настя. Никто из общих знакомых в этом или любом другом городе не узнает меня. Я для них не существую.

Настя даже не могла представить, насколько такая жизнь может быть невыносимой. Проступок? А каждый ли корил бы себя за него так, как это делает Нефедов день за днем?

— Не знаю, как будет происходить возвращение к прежней жизни, но оно хотя бы мне обещано. — Продолжал куратор. — На факсе стоит метка: «Последнее дело», и я готов вывернуться наизнанку, чтобы оно завершилось успешно. Я хочу увидеть свою мать, начисто забыв причину, по которой меня сейчас нет рядом.

— Но ведь речь не идет о… кажется, втором портале, который «Непоправимое зло»?

— Не идет. Но раз мне сразу предложили стать куратором, значит, расплатиться по-иному не выйдет уже никогда.

Насколько оправданы муки совести? Игорь уверен, что оправданы, и поступивший из «Жизненного долга» звонок, вроде бы, это подтверждает. В итоге сейчас Игорь Нефедов занимается тем, что помогает «разруливать» долги других людей. Возвращает надежду на то, что причиненный вред еще можно поправить. Для него портал — вовсе не «волшебный пендель», а та самая возможность обновления. Прижизненный шанс что-то изменить? Об этом ли рассуждал Лозинский?

А если… Настю вдруг обдало холодом от жуткого предположения: если последнее дело завершится тем, что куратор войдет в портал под названием «Муся» снова, а выйдет… выйдет-то в ту самую долю секунды, когда хотел закрыть собой, и вожделенная возможность будет ему дана?! Но тогда Игоря не станет — там, в тот миг, когда он получит то, что хотел!

Нет. Этого не может быть. Что, если все его полтора года работы в «Жизненном долге» вели к какому-то перелому в сознании? К пониманию, что нужно научиться жить заново?!

Настя аккуратно забрала из рук Игоря черную шапочку и надела ее на голову мужчины, укрывая волосы и ту самую полоску седины, которая не дает стать другим с прежней памятью.

— Холодно, хватит так стоять. — Проговорила девушка, всей душой чувствуя, что последнее ее предположение гораздо ближе к истине, чем все предыдущие размышления о самой сути порталов. — Еще одно… Желание вернуться к прежней жизни и все забыть — единственная причина, по которой мое дело должно завершиться успешно?..

— Нет. — Прозвучало короткое тихое слово перед тем, как губы Игоря осторожно и нежно коснулись губ Насти.

— «А че это вы тут делаете, а?!» — пронесся над катком ехидный вопрос, заданный знакомым баритоном, сейчас цитирующим всенародно любимый черно-белый фильм о пионерском детстве. — «Кино-то давно уже кончилось!»

Лозинский стоял за снежным бордюром и тряс металлическую сетку, усиленно привлекая к себе внимание. У него, к счастью, хватило ума приодеться по погоде: сменить фетровую шляпу на мохнатую шапку-ушанку, а шею укутать толстым серым шарфом, как попало намотанным поверх воротника летной куртки.

«Вот над кем надо оформлять опеку!» — невольно подумала Морозова, глядя на потомка (если верить нулевому порталу) загадочной исторической личности. Потомок жизнерадостно пугал детишек. Они как раз прекратили нарезать круги по катку и подъехали поближе к взрослому дядьке, который с потрясающим актерским мастерством имитировал, как пытался лизнуть сетку-рабицу на морозе, а язык-то примерз!

Вид гримасничающего Лозинского рассмешил даже Настиного куратора.

— Если ты думал, что я шарахнусь в сторону после всего услышанного, то сильно ошибся. — Прошептала Морозова.

— Настя, я…

Профессор-ковбой закончил пантомиму примерзшего и, подпрыгивая, замахал рукой:

— По-моему, ханты тут уже! Около чума «Бураны» стоят и оленей я тоже видел!

Прим. авт.: «Буран» — серия российских универсальных двухгусеничных снегоходов.

Не исключено, что Игорь хотел ответить что-то в духе: «Сам ты олень», но только вздохнул:

— Нам пора.

Жаль. Потому что девушка хотела бы в доступных и деликатных выражениях донести свою версию — почему Лозинский относится к порталам по-другому, почему важно принять себя таким, как есть, не прибегая к забвению… Но для такого разговора нужно не пять и не десять минут, а, наверное, многие часы.