В тот день строевые порядки римского войска замыкал согласно очереди Двадцатый легион, так что Тулл только по рассказам узнал о случившемся. Ошеломленные сильным натиском противника шеренги Двадцатого дрогнули. Римляне несли тяжелые потери, и дело могло кончиться печально, когда Германик, узнав о происходящем, прискакал, чтобы взять управление боем на себя. Его призыв к легионерам Двадцатого «обратить вину в славу» возымел невероятный результат. Германцы были отброшены, а войско получило возможность остановиться и оборудовать на ночь укрепленный лагерь.

Чем ближе был Рейн, тем реже неприятель беспокоил легионы, и войско безопасно переправилось на западный берег, чтобы отдохнуть в лагерях. Боевой дух был высок, и по завершении экспедиции в легионы вернулось старое боевое товарищество. После мятежа Германик стал внимательнее к нуждам солдат и отправил в отставку немало отслуживших свой срок ветеранов. Он также устроил игры, растянувшиеся на несколько дней. На празднество в изобилии привезли еды и вина. Эти неожиданные щедроты подействовали на солдат как весенний дождь на молодые посевы. Между тем подступил срок выплаты жалованья за четыре месяца, к которому Германик добавил значительную премию из собственных средств. Свершив все это, наместник отбыл в Рим, дабы доложить Тиберию о возобновлении нормальной жизни в Ветере.

Цецине он оставил инструкции, которые вскоре были доведены до Тулла и других центурионов. Легионам надлежало готовиться к большой кампании, которая начнется следующей весной. Чтобы командиры и легионеры не ослабевали в трудах, последние слова инструкции Германика повторялись в конце каждого собрания и каждой сходки на протяжении всех следующих месяцев: «Вар и его люди будут отмщены. Арминий и племена, уничтожившие три легиона, заплатят за это. Потерянные орлы будут найдены, а наша честь – восстановлена».

Эти слова Тулл повторял, преклоняя колени перед алтарем в своей спальне.

– Мои солдаты будут отомщены. Арминий и племена, убившие их, заплатят за это. Орел Восемнадцатого будет найден, и моя честь – восстановлена. Даруй мне это, великий Марс, и ты получишь все, что хочешь.

И всякий раз, помолчав, Тулл добавлял:

– Включая мою жизнь.

Арминий снова проснулся до рассвета. Обычно он спал дольше, но сейчас его это не заботило. Зима, темная, холодная, с ее недостатком солнечного света и однообразными унылыми пейзажами, тянувшаяся долгие месяцы, вгоняла его в тоску. Приход весны в сопровождении радостного пения птиц возвращал к жизни. Он выскользнул из-под медвежьей шкуры и одеял, стараясь не разбудить беременную Туснельду. С нежностью посмотрев на спящую жену, оделся и направился в священную рощу.

Несколько часов спустя, услышав ворчание в желудке и чувствуя постанывание в правом бедре, вождь возвращался в поселок. Как всегда, Арминий перекинулся несколькими словами со стражей, стерегущей Сегеста, узнал, что старик проснулся и раздражен больше обычного. Сегест долго выздоравливал после того, как его избили, и в те дни жаловался мало, но в последнее время все переменилось. Арминий со злорадством слушал, как пленник ворчит, чтобы от него все отвязались.

Его собственная рана зажила, об этом позаботился жрец. На полное выздоровление ушли месяцы, и, по правде сказать, правая нога уже не была прежней. Жрец сказал, что так оно, скорее всего, и останется. Арминий старался изо всех сил, выполнял упражнения, которые показал жрец, и массировал ногу. Усилия отчасти окупились – занятия с Мело и остальными воинами теперь давались легче. Никто об этом не говорил, но сам вождь знал, что теперь его нельзя считать опасным бойцом.

«Придет день, и я им покажу», – сказал себе Арминий. Отбросив невеселые мысли, он шел по дорожке, отвечая на многочисленные приветствия. Остановился поболтать со старым другом отца, похвалил двух малышек, гнавших стадо на пастбище. К концу пути он снова был в хорошем настроении, а густой аромат жареной с грибами свинины вызвал у него широкую улыбку. Туснельда готовила завтрак.

Он вошел в дом и сразу приложил палец к губам, запрещая рабам, возившимся со скотиной, говорить, а собаку легонько стукнул по голове, чтобы молчала. Туснельда возилась у очага спиной к дверям. Она была занята – то помешивала на сковороде, стоявшей на огне, то занималась тестом, лежавшим на большом плоском камне, который служил рабочей поверхностью. Арминий подобрался к ней на полдюжины шагов, пока она заметила его и, ахнув, всплеснула руками.

– Я говорила тебе так не делать! Это плохо для ребенка! – бранилась Туснельда. Счастливое лицо жены не сочеталось с ее словами, и она не сопротивлялась, когда Арминий обнял ее сзади, осторожно положив ладони на большой живот.

– Мой сын – воин! Его так просто не испугаешь, – сказал Арминий.

– Ты знаешь, что это сын? – Она подняла руку и потрепала его волосы.

– Конечно, – ответил Арминий, касаясь носом ее щеки. – Он – мой первенец. Кем же еще он может быть?

– Повитуха сказала, что будет девочка.

– Откуда она знает? – Арминий осторожно повернул жену лицом к себе. Закрыв глаза, они поцеловались. Мгновение спустя Туснельда отстранилась, и Арминий воскликнул: – Эй!

– Мясо чуть не подгорело, – заметила она, смеясь и помешивая в сковороде. – Ты проголодался?

– Как волк.

– Я так и думала. Ходил в рощу?

– Да.

Она внимательно посмотрела ему в глаза, словно пытаясь угадать результат посещения священной рощи.

– Я ничего не видел, – сказал Арминий, небрежно махнув рукой. – Ну да ладно, не важно. Не может бог подавать знаки каждый раз, когда я туда прихожу, как ты думаешь?

– Думаю, что нет.

– Ингломер с нами, его народ тоже. После римского нападения прошлой осенью за нас и марсы. Ангривариев не придется долго уговаривать, как и остальных. Мне надо навестить вождей, но к концу весны у нас будет достаточно воинов, чтобы справиться с Германиком.

Жена нахмурилась:

– Ты скоро уедешь.

– Делать нечего, любовь моя. Но через месяц я вернусь.

– Вернешься ненадолго, а потом на все лето уедешь воевать.

– Ты знала, за кого выходишь замуж, – твердо сказал Арминий. – Риму нужно преподать еще один урок, если мы не хотим взвалить на себя римское ярмо и платить им дань.

– Если ты добьешься успеха, наступит ли этому конец? Римляне никогда больше не перейдут реку? Или ты каждое лето должен будешь уходить на войну и наступит год, когда ты не вернешься? Я останусь вдовой, а у твоих детей не будет отца. – Туснельда уже плакала, не замечая, что от подгоревшего мяса поднимается дымок.

Он шагнул к ней, но жена отодвинулась.

– Не надо!

Рассердившись, Арминий повернулся к двери.