Примерно за год доктор Штерн выложил в письменной и устной форме практически все, что знал. Ему стало скучно и неловко получать зарплату за тот мизерный труд, который сотрудники ИНО называли консультациями. Он просил устроить его по специальности в какую-нибудь московскую больницу.

Вскоре его пригласили в маленькую контору без вывески в Лубянском переулке, незнакомый человек в штатском, представившийся Петром Ивановичем, сообщил, что руководство поручает товарищу Штерну принять участие в сверхсекретных психологических исследованиях государственной важности. Затем пришлось подписать очередную порцию бумаг о неразглашении и услышать знакомые магические слова: «С вами свяжутся».

* * *

«А вот не надо быть суеверным, не надо!» – ехидно заметил про себя Илья и поздоровался негромким бодрым голосом:

– Доброе утро, Николай Иванович.

По коридору шел нарком внутренних дел Ежов. Встреча с ним лицом к лицу считалась плохой приметой.

Карлик в ответ молча кивнул, не удостоив спецреферента взглядом, зашагал дальше.

Перед процессом Ежов не вылезал из хозяйского кабинета, являлся ежедневно, и ни разу не столкнуться с ним в коридоре было бы огромным везением. Даже если откинуть все суеверия, встреча с Ежовым вызывала неприятное чувство. От него пахло. Какой-то омерзительный печеночный запашок пробивался сквозь тройной одеколон и утренний кислый перегар. На рубашке под расстегнутым пиджаком темнели коричневые пятна. Маленький нарком не успевал переодеваться после бурных лубянских ночей и как-то на вопрос одного из членов Политбюро, гордо ответил: «Да, это пятна крови, крови наших врагов».

Илья закрыл дверь и тут же распахнул форточку, вдохнул морозный утренний воздух, чтобы очистить легкие от вони маленького наркома.

Мамаша, натыкаясь на портреты Ежова в газетах и на плакатах, всякий раз усмехалась: «Ишь, глядит орлом, а сам-то воробышек плюгавенький».

Кое-кто из секретариата помнил, что на взлете своей стремительной карьеры, заведуя сразу двумя отделами ЦК, Промышленным и Политико-административным, Ежов был вежливым, застенчивым, очень добрым человеком. Удочерил девочку-сироту из детдома, пел романсы чистым тенором.

Глядя на плюгавое существо, страдающее, кроме алкоголизма, еще и туберкулезом и псориазом, было сложно представить, как добрейший Николай Иванович своими хрупкими ручками и ножками колотит арестованных на допросах. После допросов застенчивый Николай Иванович устраивал оргии, на фоне которых бесовские шабаши из «Фауста» кажутся детскими утренниками.

«Нет, не надо быть суеверным, – повторил про себя Илья. – И не стоит приписывать этому спивающемуся полутрупу какие-то магические способности, он всего лишь воробышек плюгавенький. Однако сколько еще людей он угробит, пока не опрокинется лапками вверх? Ответ прост: убьет столько, сколько нужно Хозяину. А сколько нужно Хозяину? И главное, зачем?».

Вопрос «Зачем?» давно сидел в мозгу занозой. Зачем нужно уголовнику Сосо убивать такое огромное количество людей? Чтобы получить абсолютную, безграничную власть? Она у него уже есть, абсолютная и безграничная. А для чего нужны ему подлинные подписи под абсурдными признаниями?

Воробышек Ежов ночами порхает по камерам, чтобы утром принести Хозяину в клюве очередную порцию подписанных признаний. Инстанция желает получить собственноручную подпись каждого арестованного. Ради этого по всей стране работают тысячи следователей, ведут конвейерные допросы, доводят человека до полнейшего отупения, угрожают расправой с близкими, пока на каждой странице протокола не появится заветная закорючка. Подписанные самооговоры складываются в папки с грифом «Хранить вечно». Зачем?

«У Сосо своя бухгалтерия, дебет-кредит. Для кого же хранит он эти аккуратные отчеты? Для потомков? Ерунда, потомки всего лишь люди, а что такое люди для Сосо?»

Илья достал из кармана мамашин пятак, крутанул. Монета упала решкой вверх.

– Ладно, дружок дорогой, наверное, ты прав. Сегодня опять не вызовет.

Он подкинул монету на ладони, поймал, стиснул в кулаке, хотел убрать назад, в карман, машинально разжал пальцы и увидел, что на этот раз пятак лежит вверх орлом.

– Издеваешься? – прошептал Илья, убрал пятачок в карман и принялся перечитывать сводку в десятый раз, но теперь совершенно спокойно, отстраненно, без спешки, без карандаша.

Основным мотивом агентурных сообщений было существование тайного военного заговора и подготовка германским генштабом переворота в СССР. Уже четыре года переворота ожидали со дня на день, вскрывались поразительные подробности.

«Проверенный источник» сообщал:

«Русский контрреволюционный лагерь делится на две группировки – национал-большевистскую и монархическую. Первую поддерживает Геббельс, она имеет значительное количество своих сторонников в крестьянстве, Красной армии и связана с видными работниками Кремля – оппозиционерами, которые добиваются экономических реформ и падения Сталина.

Немцы поддерживают тесный контакт с этой группой и совместно разрабатывают экономическую программу, увязывая ее с колониальным вопросом.

Монархическую группу поддерживает Геринг. Главные силы этой группы находятся за границей, однако они развили активную работу по разложению крестьянства и Красной армии.

Тактика обеих группировок направлена к дезорганизации советского хозяйства, к всевозможным препятствиям во внешней политике СССР и должна завершиться переворотом с провозглашением военной диктатуры.

Между Герингом и Геббельсом существуют разногласия в вопросах форм управления будущей России. Гитлер пока еще колеблется между этими двумя течениями. Розенберг в этом деле ведет двойную игру и интригует против обоих. Геринг якобы заявил, что наступит такой момент, когда он будет вынужден арестовать Геббельса за его национал-большевистские идеи. Геринг твердо убежден, что только монархический строй обеспечит немецкое влияние в России.

Заместитель Гитлера по партии Гесс заявил, что работа, направленная против СССР, ведется усиленным темпом и есть основания полагать, что это даст положительные результаты в ближайшие же месяцы».

Из агентурных сообщений 1933—35 годов следовало, что основные претенденты на роль главы заговора и будущего диктатора России – Буденный, Ворошилов и некто «Т», или «Турдеев». Под этим псевдонимом разумелся Тухачевский.

После тридцать пятого имена Буденного и Ворошилова не упоминались, остался лишь Тухачевский, уже без всяких псевдонимов. Его величали «Красным Бонапартом» и безусловным главой военного заговора. Но злодеем номер один неизменно оставался Троцкий. Все враждебные товарищу Сталину силы сосредоточились вокруг Троцкого, от него получали инструкции, с ним вступали в тайные переговоры.

Чем активнее товарищ Сталин заигрывал с товарищем Гитлером, тем обильнее становился поток информации о том, что Троцкий в сговоре с немецкими национал-социалистами планирует переворот и убийство товарища Сталина. Все показания обвиняемых на процессе тридцать шестого сводились к заговору, о заговоре твердили сообщения разведки. Нынешний январский процесс также весь посвящался заговору.