— Ну как? — спросил Ачар друга. — Вроде бы она заинтересовалась нами?

— Да, — рассеянно ответил Ендрек. С кем-то она там спорит, похоже, со своим редактором, и, по мнению Ендрека, это плохой знак, хотя Ачара лучше сейчас не волновать. Она твердит, что все расскажет в пятницу, и ни днем раньше. Хорошо, что она так отважно борется за них, думал Ендрек. Пора бы уже удаче повернуться к ним с Ачаром лицом. Но эта леди борется еще за что-то, это уж он видит.

Ачар с тревогой посмотрел на Ендрека:

— Она хочет, чтобы мы управились до конца недели. Мы сможем подготовиться за три дня?

— Ачар, мы давно готовы. Сколько мы уже тренируемся, друг мой?

— Девять месяцев.

— Сколько тренировок в неделю?

— Не меньше пяти.

— Вот именно. И разве мы пропустили хоть одну тренировку — в дождь или ветер, под снегом или градом?

— Нет, Ендрек.

— И даже во время болезни. Помню, как мы с тобой сидим в лодке, у обоих грипп, кашель, температура. Каждую свободную минуту мы тренировались. Наши родные, друзья, ребята из паба, и из клуба, и из яхт-клуба — все за нас. Мы готовы, Ачар.

— Да, Ендрек! — Ачар выпрямил спину, развернул плечи, казалось, древнее искусство левитации приподняло его на полметра над землей.

Ачара настроить нетрудно, а Ендрек — мастер пламенных речей, он согревался собственным красноречием длинной холодной зимой, когда друзья усомнились в своем призвании, а гады-подростки поломали им лодку и не было надежды ее отремонтировать, — тогда Ендрек устроил сбор средств и отремонтировал лодку, и они продолжили тренировки. Три недели потеряли, но от своего не отступились.

Многим, как догадывался Ендрек, их затея казалась пустой и нелепой, но для двух друзей это не просто забава. У Ендрека уже три года нет нормальной работы. Дипломированный инженер, он привык честно зарабатывать деньги для семьи — у него трое детей. Он любил свою работу, дружил с коллегами и был доволен своим жизненным предназначением — обеспечивать семью. Работа для него была не только долгом, но и радостью, и, лишившись ее, Ендрек пал духом, утратил смысл жизни. Он чувствовал себя обузой для близких, он разочаровался в самом себе, неделю за неделей обивая пороги в поисках работы. В профессиональной сфере ему ничего не светило, но Ендрек далеко не сразу это осознал. Он впал в депрессию — теперь-то он и сам это понимал, но тогда стоило кому-нибудь намекнуть на его состояние, и депрессия сменялась яростью. С ним стало невозможно иметь дело — постоянные перепады настроения, раздражительность, он только и высматривал, с кем бы подраться, весь мир был против него, любое замечание выводило его изсебя. И все-таки он продолжал искать свое место в жизни, пытался вернуть себе привычную роль отца и опоры семейства.

Кто-то из соседей посоветовал ему — не со зла, искренне — вернуться на родину, раз в Ирландии перспектив нет. Этот человек не понимал: здесь его родина. Ендрек прожил в Ирландии четырнадцать лет, все трое его детей родились здесь, у них ирландские паспорта, они даже по-польски говорят с акцентом. Дети учатся в школе, обзавелись друзьями, не мыслят себе жизни вне Дублина. Никто из них не считает своей родиной Польшу. Да и другие родственники поразъехались: брат в Париже, сестра в Нью-Йорке, родители умерли, домашний очаг угас, не осталось ничего, кроме их с Аленкой воспоминаний, и эти воспоминания они старались передать детям, оживить их, регулярно проводя летние каникулы в Польше. Однако старшенький, тринадцатилетний, уже бунтовал против навязанного паломничества в места, которые не хранили для него никаких воспоминаний, никакого смысла и чувства. Впрочем, в последние три года и денег на поездки не было. С семейным отпуском покончено, покончено с поиском корней.

Вскоре после того как Ендрек лишился работы, он устроился под Рождество в супермаркет — раскладывать по ночам товары. Ему было стыдно, он никому не говорил об этой работе, но вскоре, к своему облегчению, обнаружил среди товарищей довольно известного архитектора — и этот человек забыл о гордости и видел смысл своей работы не в ее престижности, а в том, что таким образом кормит семью. Это знакомство помогло Ендреку лучше понять свое положение, но, когда жена устроилась на работу в несколько богатых домов — уборщицей, прачкой, — чувство вины едва не убило Ендрека и чуть не разрушило его брак. Жена была само терпение. Им не раз приходилось переживать тяжелые времена, и часто выходило, что, когда у одного из супругов дела не ладились, у другого начинался подъем. Такой вот брак-качели: все время кто-нибудь висит в воздухе.

За подработкой в супермаркете последовали другие временные занятия — Ендрек водил грузовик, перевозил мебель, но не было ни постоянной работы, ни возможности применить свои знания и опыт или хотя бы вздохнуть с облегчением: все, семья обеспечена. Девять месяцев назад что-то в нем повернулось. Девять месяцев назад Ендрек встретился со своим другом Ачаром в клубе на Эринайл, и давно угасшая в нем искра вдруг вновь ярко разгорелась.

Ачар был его коллегой по «СР Текникс», и эта встреча словно пробудила их обоих — по двум причинам. Во-первых, восстановилась их прежняя дружба семьями, дети у них были ровесниками и с удовольствием играли вместе, радость вернулась в дом, жены тоже нашли общий язык, и повседневная жизнь сделалась более сносной. Во-вторых, беседы с человеком, переживавшим такие же невзгоды, ободряли и укрепляли дух. Прежде Ендрек не мог толком объяснить, что с ним творится, теперь же говорил с тем, кто его понимает. И вот когда оба семейства отправились на пикник, устроенный яхт-клубом Малахайда, Ачар и Ендрек привлекли к себе внимание досужих зрителей, собравшихся на берегу в теплый денек: двое разномастных отцов обошли всех, с ветерком прокатив сыновей на педальной лодке. Другие мужчины вызвали их на соревнование — Ендрек и Ачар обошли их. И с легкостью побили всех, кто бросил им тогда вызов. То, что началось как забава в погожий денек, вдруг стало для этих двоих чем-то существенным: оказывается, они что-то умеют делать лучше других, они чего-то достигли, близкие могут ими гордиться. У них обнаружился талант, и талант требовал признания. Времени у обоих хватало, обоих терзала потребность в одобрении чужих людей, а не только собственных жен. Да, эта «постановка рекорда» стала для них не просто игрой.

Китти наконец закончила разговор с редактором. Вид у нее был замученный — Ендрек хорошо знал, как выглядит человек, на плечи которого давит весь мир.

— Готовы? — спросил он.

— Простите, что задержала, — ответила она, глядя на секундомер. — Готова.

— На счет три, — скомандовал Ендрек, и они с Ачаром уперлись ногами. — Раз-два-три, — сосчитал он, и оба принялись сгибать-разгибать колени.

Домчавшись до буйка, отмечавшего стометровую дистанцию, они обернулись. Журналистка скакала на месте, ликуя, большие пальцы вскинуты в воздух.

Ендрек и Ачар счастливо рассмеялись и тоже показали большие пальцы.

В автобусе Китти с трудом могла усидеть на месте: адреналин бушевал в крови, впору скакать, пуститься в пляс по широкому проходу. Но, сдержав себя, она вынула блокнот и записала: