– Я думаю, – пробормотал Алексей, охваченный непривычным для него смущением, – после того, что случилось, княжне будет неприятно видеть меня в доме…

Голикова улыбнулась.

– Пустяки. Я давно предупредила ее, что вы, когда приедете, проживете какое-то время у нас, так что она привыкла к этой мысли. Иногда, не скрою, с ней бывает довольно трудно, но перечить мне она не смеет. Решено: вы остановитесь здесь. И кроме того, вам ведь нужно изучить обстановку, не так ли?

Ее глаза пытливо, по-женски оценивающе изучали Алексея, и он на мгновение почувствовал себя не в своей тарелке. Дело вовсе не во внешнем уродстве Голиковой и не в ее почтенном возрасте. Эта женщина обладала талантом внушать неприязнь к себе, но он никак не был связан с ее наружностью. Мысленно Каверин все же подыскал точное определение: старая змея и хамелеон в одном флаконе. Алексей достаточно знал жизнь, чтобы понимать, что такие женщины – едва ли не самые опасные. Тем не менее он заставил себя улыбнуться «дорогой тетушке».

– Наверное, вы правы, – сказал он вслух. – Ведите меня, Варвара Федотовна, я следую за вами. Гришка! Ну что стоишь? Неси вещи!

После ухода фрейлины из сада кузнечики вновь возобновили трескотню, цветы заблагоухали сильнее, а солнце выглянуло из-за туч. Впрочем, читатели вольны считать все это чистейшим совпадением.

Стараниями Голиковой Алексею отвели просторную комнату на первом этаже, где он смог переодеться с дороги, умыться и привести себя в порядок. Денщика Гришку поселили в боковом крыле, где проживали остальные слуги.

– Обед будет в четыре часа, – предупредила Алексея фрейлина. – Хотя я пыталась заставить княжну следовать этикету, но едят тут без всяких церемоний, а за стол приглашают кого попало. – Голикова поджала губы. – И еще эта вторая фрейлина, которая дурно влияет на ее высочество…

– Вторая фрейлина?

– О да, с виду такая милая особа, а на самом деле – подколодная змея. – Голикова поежилась. – Будьте с ней осторожнее, мне кажется, она подослана Эльстоном, чтобы окончательно скомпрометировать ее высочество.

– Если так, – хмуро заметил Алексей, которому происходящее нравилось все меньше и меньше, – вы обязаны были доложить кому следует и добиться устранения сообщницы.

– А вы думаете, я не писала в Петербург? – вскинулась старая дама. Бородавки на ее лице воинственно затрепетали. – Я извела уйму бумаги и в конце концов получила от графа ответ, что вторая фрейлина нравится ее высочеству, а никаких доказательств того, что она заодно с Эльстоном, у меня нет. Но моя интуиция говорит мне, что эта особа здесь не просто так! Она явно ведет какую-то свою игру! И она совершенно непозволительным образом влияет на ее высочество. Вы видели, в каком виде Александра Михайловна разгуливает по саду? Это все влияние второй фрейлины! В Петербурге великая княжна никогда, ни за что не позволила бы себе ничего подобного! А этикет? Во что превратился этикет? Княжна недопустимо им пренебрегает! Недавно к нам приезжал английский консул, так княжна велела ему передать, что нездорова и принять его не может. А в то же самое время они со второй фрейлиной гадали по картам на будущее и… и хохотали так, что было слышно даже в саду! Смеялись как… как какие-нибудь простолюдинки! Воспитанные люди не должны громко смеяться! Я уж не говорю о том, что…

И она пустилась излагать длинный перечень грехов второй фрейлины, которая мало того что змея, читает вольнодумные стихи и романы, не подобающими для чтения девицами, но также злоумышляет на жизнь Голиковой и даже однажды подложила ей в постель живую мышь.

– Вдруг вижу, что простыня шевелится! И из-под нее показывается… серая голова с усами! И с розовым носом!

Алексей попытался представить себе реакцию Варвары Федотовны, когда та увидела мышь, но тут его воображение с позором выкинуло белый флаг и капитулировало.

– Скажите, дорогая тетушка, – промолвил он, прерывая негодующие излияния Голиковой, – какого вы мнения об этом Эльстоне?

– Проходимец, каких свет не видел, – ни мгновения не колеблясь, ответила почтенная дама. – Впрочем, вы сами легко сможете составить о нем свое мнение. Он собирался навестить княжну сегодня, – добавила она многозначительно.

– Очень хорошо, – сказал Алексей. – А на будущее, если вам понадобится управа на эту вторую фрейлину, можете смело обращаться ко мне.

– О дорогой племянник! Я всегда знала, что могу на вас положиться!

Однако, когда Голикова наконец скрылась за дверью, Алексей, бог весть отчего, почувствовал облегчение.

Настоящая горничная, русоволосая француженка Жанна, принесла цветы и поставила их в вазу, смахнула пыль со стоявших в углу фарфоровых безделушек и, повернувшись к monsieur l'officier[5], кокетливо спросила его, не может ли чем-нибудь еще быть ему полезной.

– Нет, мадемуазель, – ответил Алексей и вручил ей монету за труды. Девушка присела, стрельнула на прощанье глазами и исчезла.

В половине четвертого Алексей уже находился в гостиной. За минуту до того к дому подкатило щегольское тильбюри, и Каверину не терпелось увидеть лицо человека, которого ему, может быть, предстояло вскоре убить.

Подходя, он услышал два голоса. Один Алексей узнал сразу же – звонкий голосок великой княжны, которая говорила по-французски. Вторым был голос, показавшийся Каверину смутно знакомым. Молодой человек помедлил мгновение и широко растворил дверь.

Княжна Александра, в розовом платье и с белой розой в волосах, сидела на диване, а напротив нее, возле окна, стояла молодая особа с незабудковыми глазами, вертя в руках только что купленную шляпку и разглядывая ее со всех сторон.

– И я была без шляпы, – смеясь, закончила княжна, – представь себе! Без шляпы, как какая-нибудь крестьянка!

– Да, в Париже нам этого не простят, – вздохнула особа с незабудковыми глазами, поправляя ленточку на головном уборе. – И в Лондоне тоже. Что такое, княжна Александра ходит без шляпы? Какой афронт! Я уж молчу о том, какое волнение это произведет в Петербурге…

– О, пощади! – театральным тоном простонала княжна, молитвенно складывая руки. Судя по всему, девушки привыкли дурачиться от всего сердца.

– А Кассель наверняка потребует объяснений! – напирала девушка со шляпкой. – Как знать, может быть, они даже объявят нам войну? В конце концов, хоть какое-нибудь развлечение!

Ее смеющиеся глаза заметили застывшего в дверях Каверина, и на мгновение их выражение изменилось – но только на мгновение. В следующее мгновение в глазах этих уже не было ничего, кроме беззаботного веселья и живости, свойственной упоительной юности.

– Словом, неудивительно, что мсье принял меня за горничную, – сказала княжна, кивая на Алексея. – Вы ведь еще не знакомы? Мсье Алексей Каверин. Мадемуазель Полина Серова, моя, – она хотела сказать «фрейлина», но внезапно решилась и с некоторым вызовом в голосе проговорила: – Подруга.