Я предполагал, что в другом городе Дакота заведет новых друзей и получит много незабываемых впечатлений, и совершенно не собирался ей как-то мешать. Мне просто хотелось оставаться частью ее жизни, как раньше. Я так же, как она, мечтал, как она поступит в балетную академию, ведь это было для нее очень важно, не собирался отвлекать и старался поддерживать всеми доступными средствами, даже когда она начала забывать обо мне. Я продолжал играть роль отличного парня, а ее жизнь становилась все более насыщенной.

Мне с детства удавался образ хорошего друга, и мне это нравилось. Я всегда такой терпеливый и понимающий. Как и в тот вечер, когда Дакота позвонила и привела массу разных доводов в объяснение, почему продолжение наших отношений невозможно, а я лишь кивал и повторял, что все нормально и я ее понимаю. На самом деле я ничего не понимал, и ее аргументы были невразумительны, но я знал, что ее не переубедить. Я так же страстно желал за нее бороться, как не хотел быть для нее обузой. Я боялся, что наши отношения станут для Дакоты еще одним полем битвы – она всю жизнь с чем-то боролась, – поэтому я постарался остаться для нее одним из тех немногих, кто приносит в ее жизнь радость, и хочу, чтобы так было всегда.

Я был разочарован и до сих пор чувствую досаду. Мне непонятно, почему она не может проводить со мной какое-то время, если ее страница на фейсбуке полна групповыми фотографиями в разных ресторанах и ночных клубах.

Мне не хватает ее ежедневных отчетов и хвастовства об успехах в академии. Я скучаю по энтузиазму, с которым она ждет предстоящего просмотра. Раньше я рассказывал обо всем ей первой. Но после того, как я познакомился с Тессой и сблизился со своим сводным братом Хардином, все изменилось. Впрочем, я по-прежнему по ней скучаю. У меня нет особого опыта общения с девушками, но то, что сегодняшняя встреча не была свиданием, это точно.

Внезапно я осознал, что, пока я, уставившись на отражение в зеркале, вновь переживал крушение своего единственного романа, ванная наполнилась паром. Наконец, я встал под сильные струи душа, и по коже, обжигая, полилась горячая вода. Я отпрыгнул назад и покрутил кран. Поставил телефон на док-станцию, включив запись хоккейного матча, и вернулся под душ. Раздались низкие громкие голоса дикторов, обсуждающих никому не интересные спортивные интриги. Я попытался понять, о ком говорят, но звук все время прерывался, и я потянулся к телефону, чтобы выключить. Трубка соскользнула с подставки в раковину, и я сразу бросился за ней, пока удачным неловким движением сам я или невидимый домашний эльф не включил воду. Хорошо бы завести домового, желательно Добби или его клона. Но единственный, кому повезло, был Гарри Поттер.

Наша ванная комната слишком мала для двоих, даже если один – эльф. В эту крошечную, практически микроскопическую комнатку втиснулись низкая раковина с разболтанным краном и небольшой унитаз, на котором я едва умещаюсь. Кто бы ни делал проект квартиры, он явно не ориентировался на парня ростом метр восемьдесят три. Если, конечно, рослый мужчина – не любитель мыться под душем на полусогнутых. По спине текла теплая вода, а я продолжал мучить себя мыслями о Дакоте. Она занимает лучшие апартаменты в моей голове, и я не могу заставить ее съехать. Сегодня она так классно выглядела в спортивном топе и шортах, чертовски сексуально.

Интересно, она заметила, как изменилось мое тело с нашей последней встречи? Бицепсы увеличились, а на прессе появился рельеф, над которым я усердно работаю.

В детстве я был довольно пухленьким. Комплекция часто становилась предметом обсуждения в переполненных школьных коридорах. Меня называли «жирный Лэндон».

– Смотрите, чтобы Лэндон вас не придавил, – насмехались одноклассники.

Возможно, сейчас это кажется нелепо и по-детски, но тогда придурки, ходившие по пятам с глупыми дразнилками, доставали меня до чертиков. Это был один из углей в аду, которым стала для меня средняя школа. Это ничто по сравнению с тем, что произошло с Картером, но сегодня я не хочу об этом думать.

Чем больше я размышляю о нашей встрече в «Мельнице», тем глубже погружаюсь в воспоминания, и в голове все путается. Я не могу сказать, о чем Дакота думала. Никогда не мог. Даже в детстве у нее были свои тайны. В те годы это казалось привлекательным, любопытным и таинственным. Теперь, когда мы повзрослели и она порвала со мной практически без объяснений, это не так весело.

Уставившись на кафель цвета зеленых водорослей, я думаю, что мне следовало бы сказать и сделать в те пять минут. Это какой-то порочный круг: перебирать варианты, потом напоминать себе, что все это не так уж важно, – и потом все это безумие снова и снова. Гляжу на стену, опять представляю себе, как она стояла передо мной. Вот бы прочитать мысли, спрятанные в глубине миндалевидных глаз, или услышать слова, не высказанные пухлыми губами. Эти губы…

Губы Дакоты – что-то особенное: чувственные, цвета нежных розовых лепестков. Они всегда сводили меня с ума, и она мастерски этим пользовалась. Когда нам было по шестнадцать, она подарила мне щенка – в честь двух месяцев наших отношений. Я знал, что мама не позволит мне его оставить, и Дакота тоже понимала это, поэтому мы решили прятать щенка в моем шкафу. Дакота часто делает то, чего не следовало, но всегда из лучших побуждений. В зоомагазинчике по соседству мы покупали для маленького серого комочка шерсти самый лучший корм. Щенок редко лаял, а когда подавал голос, я начинал громко кашлять, стараясь заглушить тявканье. Так продолжалось, пока пес не вырос слишком большим, чтобы держать его в спальне.

Продержав щенка в плену два месяца, я во всем признался маме. Она расстроилась не так сильно, как я боялся. Но рассказала, сколько стоит содержать щенка, я вспомнил свой жалкий заработок на автомойке, где подрабатывал время от времени, и понял, что этих денег явно не хватит. Счет от ветеринара я не смог бы оплатить даже с учетом чаевых. После долгих слез и споров Дакота наконец смирилась. Чтобы облегчить страдания, мы пересмотрели подряд все фильмы про Властелина колец. Потом обпились фраппучино в «Старбаксе», переживая, что пять долларов за чашку – слишком дорого, объелись конфетами и печеньем с арахисовым маслом так, что у нас заболели животы, и я кончиками пальцев рисовал на щеках Дакоты круги – ей всегда это нравилось, – пока она не заснула у меня на коленях.

Проснувшись, я увидел свой член у нее во рту. Полусонный и возбужденный до предела, я изумленно наблюдал, как Дакота меня ласкает. Она сказала, что хотела попробовать сделать это раньше, но стеснялась. Нежные прикосновения губ были такими волнующими, что оргазм наступил слишком быстро.

Ей понравилось доставлять мне такое удовольствие, и она делала это почти на каждом свидании. Конечно, мне было приятно.

Черт, кого я пытаюсь обмануть? Я был в восторге. Я уже не помню, когда считал мастурбацию приятным способом разрядки. Это было ничто по сравнению с ее губами, а позже – с ее мягкой, влажной киской. Мы довольно быстро перешли от орального секса к традиционному; и нам всегда было мало.

Я не занимался самоудовлетворением до переезда в Вашингтон, хотя мастурбация не кажется мне чем-то плохим или недостойным. Мне так не хватало Дакоты и, конечно, близости с ней! Я посмотрел, как горячая вода сбегает по моему расслабленному члену, потом взял его в руку и, дразня, прикоснулся к концу большим пальцем так, как это делала Дакота языком.