— Ладно. Оставлю машину здесь, а заберу завтра утром. 

Он шагает к шкафу с посудой, рыжие кудряшки пружинят при каждом движении, а мешковатая одежда скрывает хрупкую фигуру. Без ботинок на платформе он почти одного роста со мной. Помню, когда впервые его увидела, подумала, что смотрю в зеркало. Мы с Тошей похожи на разлученных в детстве близнецов, на этой почве и подружились. Правда, в искренность нашей дружбы верят не все. 

— У тебя тут, как в хлеву, — бурчит он.

Обвожу взглядом привычный беспорядок. В раковине армия грязных кружек и стаканов, на столе стопка книг, тетрадей и блокнотов, на стульях висит мятая одежда, на подоконнике разбросана косметика вперемешку с использованными ватными дисками. В хлеву, значит? Это он еще спальню не видел.

— Меня почти два месяца здесь не было.

— А если бы и была, то все выглядело бы еще хуже, — иронично бросает Тоша и тянется к верхней полке. 

— Верно, — вздыхаю я и принимаюсь расчищать место на столе.

Усаживаемся друг напротив друга. Тоша разливает сыворотку правды и обезболивающее в одном флаконе по бокалам. Крупные теплые капли скользят по моим щекам. Больше нет смысла сдерживаться, да и сил тоже.

— Прости меня, — произношу тихо. — Ты был прав. Во всем прав, а я…

— Кать, вот этого не надо, ладно? Я же знаю, что он поставил тебя перед выбором, а ты знаешь, как это его характеризует, — с теплотой говорит Тоша. 

— Да, но я ведь выбрала его. И это уже характеризует меня, как безмозглую идиотку.

Тоша морщит аккуратный нос, усыпанный веснушками, и мотает головой:

— Прекращай! Смысл дружеских посиделок в том, чтобы обсуждать того, кого нет. Давай выкладывай, что стряслось на этот раз?

Холодное стекло обжигает пальцы, делаю первый большой глоток и крепко зажмуриваюсь от резкого насыщенного вкуса горных трав и белого винограда. Понятия не имею, за какие заслуги мне в друзья досталось это рыжее понимающее чудо, но сейчас я готова благодарить всех богов на свете за то, что он рядом. За то, что даже после всего он от меня не отказался.

— Ничего нового, — нервно усмехаюсь я и вытираю тыльной стороной ладони слезы, капающие с подбородка. — Я поймала веселого Ромашку с очередной девицей на коленях, а в ответ услышала банальное — «Ты все не так поняла, я могу объяснить».

— И как? Он объяснил?

— О-о-о да! Сказал, что перепутал ее со мной. Она была коротко стриженной блондинкой, если что. Я довольно жестко отправила Рому к окулисту, а он послал меня в ад. На этом и разошлись.

— Это ведь не все, верно? — пытливо прищуривается Тоша. — Рома был не просто пьян, и вы не просто послали друг друга.

Отворачиваюсь, прижимая бокал к горячей мокрой щеке. Сердце болезненно вздрагивает, а запястья ноют, словно их сжимают грубые пальцы. 

 — Ясно, — с тихой печалью и царапающим душу сочувствием произносит Тоша.

— Это конец. Я больше к нему не вернусь. Не смогу.

Друг тяжело вздыхает и болтает напитком в бокале:

— Я уже слышал это. Раза три или даже четыре. Самое идиотское, Кать, что вы оба зависимы. Рома — от этой дряни, а ты — от него.

Колючая правда оплетает шею ветвью дикой розы, шипы вонзаются в кожу, но сладкий цветочный запах дарит короткое ощущение эйфории.

— Я ведь люблю его, — выдавливаю сквозь жалобный всхлип и тут же запиваю горечь обиды.

— Да, я знаю. Только что в этом хорошего, Кать? Разве все происходящее того стоит? 

В воспоминаниях проносятся милые моменты, связанные с Ромой. Утренние сонные объятия, беготня голышом по квартире, завывание старых песен в пустом сквере, стоя на скамейке с бутылкой джина в руке. Страстные серо-голубые глаза, хриплый шепот — «люблю тебя», разговоры по душам на заднем сиденье машины, совместные планы на будущее. Каждое из этих воспоминаний прибито к душе прочными скобами строительного степлера. Их нельзя вытащить, не поранившись.

— Он тоже меня любит. Правда. Очень любит.

— И все? Думаешь, этого достаточно? — спрашивает Тоша без упрека, лишь с нежной осторожностью и мягким светом, которым старается вывести меня из лабиринта заблуждений.

— Думала, что да, — кисло хмыкаю я и делаю еще несколько внушительных глотков. — Любовь побеждает все, так пишут.

— В жизни все немного сложнее.

— Это я уже поняла. 

— Кать, тебе нужно это пережить, и тогда…

— Мне нужно отвлечься, — перебиваю я, хватая бутылку, и наливаю себе еще.

— Что ты имеешь в виду? — насторожено спрашивает Тоша.

— То, что у меня уже есть новый план.

— Я об этом пожалею, но… что за план?

Быстро пересказываю события сегодняшнего дня. Встреча с принцем, оказавшимся преподавателем, спор с Таней и Нелей. Тоша молча слушает, и с каждой секундой его глаза раскрываются все шире и шире. 

— Ты ведь это не серьезно? — подрагивающим от возмущения голосом спрашивает Тоша.

— Более чем.

— Нет! Я против! — жестко заявляет он. — Кать, пара уже остановиться и попробовать что-то нормальное. Ты же видишь, что эти книжные игры не работают так, как тебе бы хотелось. Не обижайся, но это похоже на помешательство. Только вдумайся, ты влюбила в себя самого отбитого типа нашего универа и страдаешь из-за него, потому что хотела почувствовать себя героиней романа! А теперь, чтобы не выпадать из образа, поспорила на препода с двумя стервами и собираешься охмурить и его! Да ты даже в друзья себе выбрала… меня! 

— Я не знала, что…

— У меня в руках был чертов «Грозовой перевал»! Первые пять минут мы обсуждали творчество Эмили и Шарлотты Бронте, а после переключились на Анну Тодд!

— И что? Как это связано?

— Да в общем-то никак, но… факт остается фактом. Ты снова впихнула в свою жизнь книжный шаблон.

Сердце в мгновение схлопывается, превращаясь в тонкий бумажный лист. Сгибается пополам, еще раз и еще. Каждый сгиб приносит острую боль, что выливается слезами, и в конечном итоге остается лишь мятый шарик, звенящий агонией за ребрами.

— И что?! — вскипаю я. — Что тут такого?! Да, я хочу быть героиней романа! Да, хочу быть писателем! Да, мать твою, я собираюсь в еще одно сумасшедшее приключение, которое может обернуться очередным армагеддоном, потому что… если