Это тоже был коридор, не такой длинный и очень светлый – его правая стена была почти вся из стекла, коридор огибал по периметру внутренний дворик. А вот и фонтан. Левая стена была увешана репродукциями известных полотен. Одни импрессионисты.

– Мы стараемся, чтобы интерьер поднимал настроение. А кто лучше импрессионистов может поднять настроение?

– Скажите, а кто, – Пе́трович вежливо решил поддержать беседу, – выбирает, какие репродукции вешать?

– Председатель. Все решения по интерьеру принимает только он.

Собеседники повернули за угол. Здесь тоже висели репродукции. Но совсем другие. Некрополь в самом центре Европы. Пе́трович замедлил шаг. Некоторых он узнавал сразу, других – подсказывали медные таблички на рамках. Копии барельефов, картин, фотографий. Галерея самоубийств. Аудитор скользнул взглядам по веренице народных трибунов, царей и императоров древности (интересно, куда ведет эта закрытая широкая дверь) и направился в конец коридора, где угадывались знакомые лица. Ван Гог, Джек Лондон, Фридрих Крупп, Чарльз Ротшильд, дальше – Хемингуэй, а здесь – фотография: обритая голова, здоровенный лбище.

– Ма-я-ков-ски, – по слогам прочитал Пе́трович и повернулся к Оле-Лукойе.

– Это – один русский поэт. Не очень у нас известный, но – председатель настаивал.

А за фотографией Хемингуэя висела пустая рамка. Аудитор опять обернулся к секретарю.

– А это – часть нашей терапии. Ее предложил массовик, он циник (за это мы его держим), он проводит членов клуба по этому коридору с насмешками, вот он и предложил повесить пустую рамку, чтобы на ваш вопрос вы услышали ответ: может, это будет ваша фотография, но только вначале надо выбросить всю дурь из головы, покинуть клуб, сделать в жизни что-нибудь значительное, стать знаменитым и только потом – вернуться сюда. Председатель одобрил эту идею. И знаете, многие из наших членов, тех, кто расторгает договор (да-да, у нас никакого принуждения), говорят, что на них этот довод подействовал.

– А права на имущество, – наконец Пе́трович начал работать, – они восстанавливаются с расторжением договора?

– Конечно, – широко развел руки Оле-Лукойе. – Только мы (как правильней это сказать, ну вы увидите в документах, поскольку накладные расходы на содержание клуба в расчете на одного его члена посчитать достаточно непросто: кто-то участвует в наших мероприятиях больше, кто-то меньше) поэтому при расторжении договора взыскиваем сумму, равную вступительному взносу.

– А о каких мероприятиях, – азарт продолжал захватывать, – идет речь?

– Вечерние аперитивы, постановка спектаклей. Посещение увеселительных заведений, театров, варьете. Это основная работа массовика. Поездки в горы. Там уже подключается и психиатр.

Собеседники повернули за последний угол. Опять репродукции. Но теперь – одни итальянцы.

– А здесь, – секретарь окинул коридор руками, – собраны репродукции самых известных произведений на религиозную тему. Наш приход очень одобряет эту галерею.

– Я вижу. – Пе́трович подошел к «Мадонне» Рафаэля. Интересно, что рассказывает здесь их массовик? Скабрезные анекдоты про Форнарину? Вопрос почти сорвался с языка, но аудитор удержался и вместо этого спросил:

– А что психиатр делает в горах?

– Вы это увидите в отчетах о поездках. Билеты на прыжки со скалы.

– Зачем?

– Игра со смертью. Это часть его метода. Но его метод, он точно не имеет отношения к вашему заданию.

– Хорошо, – аудитор согласно кивнул головой, – а если мне в документах покажется какая-то его деятельность, скажем, не совсем уставной, смогу ли я задать психиатру уточняющие вопросы? Или тому же массовику? Походы в варьете, они же бывают разные.

С лица секретаря сошел флер учтивости.

– У нас не принято друг друга лишний раз беспокоить. Если у вас возникнут вопросы, то на них вы получите ответы от меня. А вот и ваш кабинет.

Он открыл маленькую дверь по соседству с входом в туалетную комнату.

– Простите, у нас нет специального помещения. Та дверь, на которую вы обратили внимание в середине центральной галереи, ведет в общую залу. Она окаймлена отдельными кабинетами, задернутыми портьерами. Это на тот случай, если кому-то из членов клуба захочется уединиться. Но все это: и кабинеты, и сама зала – только для членов клуба. Поэтому пришлось попросить Курта срочно прибраться в кладовой – для вашей работы.

Пе́трович заглянул в кладовую. Стены были еще влажными от недавней побелки. Посреди комнаты стоял стол с набором письменных принадлежностей, пишущей машинкой, калькулятором и пепельницей. К стене прислонился стеллаж (вот где ты, громила, хранишь свои причиндалы), на котором аккуратными стопками были сложены документы и в несколько рядов стояли справочники. Маленькое полупрозрачное окошко и на правой стене под потолком зарешеченная вытяжка (хорошо, будет проветривать трубочный дым) завершали нехитрый интерьер его на месяц рабочего кабинета.

– Замечательно. – Пе́трович позволил себе засунуть руки в карманы. Как-то неловко получилось с психиатром. – Скажите, а где вы ставите спектакли? Вы же сказали о постановках.

Лицо Оле-Лукойе опять приобрело благодушное выражение.

– Во внутреннем дворе. Мы заказываем много лет одной и той же строительной фирме сцену и скамейки для зрителей. Они приезжают и за день все аккуратно сколачивают. К сожалению, ни у них, на фирме, ни тем паче у нас нет места для хранения этого реквизита. Поэтому постановки не так часты, поскольку скамейки и сцену каждый раз приходится сколачивать заново. Конечно, это накладно, вы увидите в документах, но это – часть нашей работы. В прошлом году мы поставили самого «Гамлета».

– А что, среди членов клуба есть женщины?

– Нет. Это запрещено уставом. Поэтому на роли Офелии и Гертруды наш массовик подобрал приглашенных артисток. Они приезжали дважды: на генеральную репетицию (на первых прогонах их реплики подавал массовик) и на сам спектакль. Но они приезжали поздним вечером. Думаю, что они даже не знали, где выступают. Гертруда была так себе, но Офелия… Она играла без грима. Он ей был не нужен. Такое вдохновленное лицо, – Оле-Лукойе даже немного закатил глаза, – пепельные кудри, миндалевидный разрез глаз… А формы… – но, закатившись, глаза вернулись на свое место, – да, а скамейки и сцену, вы это тоже увидите в документах, я списываю на отопление камина в зале. Курт их компактно распиливает и складывает на заднем дворе.

Пе́трович было двинулся внутрь кабинета, но его мягко удержала рука секретаря:

– В понедельник. Еще успеете. Вы же чувствуете, что краска не успела высохнуть. Еще простудитесь. А я сейчас попрошу Курта поставить обогреватель, так что за выходные все высохнет. Здесь еще надо провести кнопку звонка для вызова горничной – вы же будете обедать и пить кофе? Да, забыл сказать. Ваш рабочий день здесь будет начинаться с утра, а вечером вы можете уходить пораньше. У вас же могут быть в бюро и другие дела, не так ли? Так что телефон