вам здесь не понадобится. На входе в клуб, на стене, вы, наверное, заметили телефонный аппарат. Но это – для членов клуба. А для вас, если будет что-то неотложное, телефон в моем кабинете – всегда к вашим услугам. И, конечно, сегодня вы первый и последний раз пришли и уйдете с папкой. Все записи остаются здесь, все необходимые справочники, – секретарь показал на стеллаж, – находятся также здесь, если что-то будет еще необходимо, я вам принесу, а ваши рабочие записи из бюро… Мы считаем, что ваша квалификация позволяет вам держать всю необходимую информацию в голове.

Они пошли обратно, и Оле-Лукойе взял аудитора под руку.

– Думаю, что это – лишнее и что вы сами понимаете, что разговоры с членами клуба для вас строжайше запрещены. Да, и не пытайтесь разговорить горничную – она немая от рождения. Но замечательно слышит и все понимает. Я это говорю потому, чтобы предварить ваш вопрос, когда вы будете смотреть документы о специальном оборудовании, установленном в клубе. Да, особенность нашей деятельности такова, что мы ни на минуту не можем оставить без внимания наших пациентов. Даже здесь.

«Старый сказочник, ты мог бы этого и не говорить. – Пе́трович еще в первой галерее обратил внимание на видеокамеры под потолком. – Что они, репродукции охраняют?» И следующий вопрос выскочил сам собой:

– Скажите, а в вашем кабинете Пикассо, это…

– Да, это оригинал. Недавний подарок председателя. Клубу.

– А почему – Пикассо?

– Вам не доводилось смотреть экранизацию Стивенсона, сделанную русскими? Нет? Мерзкая вещь. Но многие члены нашего клуба ее смотрели. А там председатель клуба самоубийц изображен демоном, да еще при помощи жалкой пародии на Пикассо. Председатель был очень этим задет. Я тогда получил от него такое пространное письмо: да, он пишет мне письма – без адреса. Председатель вообще не любит суеты. У него есть здесь, в городе, доверенное лицо, кто – я не знаю, но которое периодически опускает конверты без надписей в почтовый ящик. И вслед за этим письмом я получаю уведомление от центральной почты о ценной бандероли на мое имя. Привожу ее сюда, открываю, а там – Пикассо. Поэтому, когда теперь новоприбывший появляется в моем кабинете для подписания договора, на реплику «а каков на самом деле из себя Клетчатый? (так авторы фильма вульгарно обозвали тамошнего председателя) я отвечаю вопросом на вопрос: «А каков, по-вашему, настоящий Пикассо?» – и показываю на картину.

– А бандероль, она пришла откуда?

– Зачем вам это знать?

– Ценная вещь. Если это подарок клубу, то он должен быть и в описи, и в балансе.

– А зачем департаменту финансов знать о Пикассо? – рука секретаря плотно сжала локоть Пе́тровича.

Это рукопожатие, по сути, и было прощальным. Высокие договаривающиеся стороны прошли длинным коридором, где на пороге, пожелав друг другу удачного завершения дня, расстались до понедельника.

Тренировка

Ночь он провел очень беспокойно. Пе́трович вернулся домой только под утро. Попытался заснуть, но пиковые тузы, короли, дамы и валеты кружились в голове невообразимыми раскладами. Несколько раз он вставал покурить, включал телевизор, брался за книгу, вроде засыпал, но опять просыпался. Прошедший день не выходил из головы. Вернувшись в бюро, он первым делом вызвал Любляну, дал ей чек (та от радости захлопала в ладоши: «Контракт, да? Я же говорила, что книга – к успеху»), попросил отнести чек в банк, получить по нему треть суммы наличными, а остальное положить на счет. Оставшись один, он взялся было за томик Стивенсона, который так и лежал на столе, но тут же пошел и поставил его на место. Какая-то чушь. До конца дня оставалось еще несколько часов, но Пе́трович повернулся к стойке бара, достал бутылку коньяка, бокал и вернулся к столу. Сделав глоток, он вдруг подумал, что не так все плохо. Есть еще целых два дня на подготовку. Первым делом завтра утром к тете – отдать долг. Он поднял трубку, набрал номер, дождался тетушкиного мелодичного «алло-о?» и порадовал ее сообщением об утреннем визите. Вернусь от тети – нарисую дома «дерево решений». В воскресение приду сюда и раскидаю по «дереву» все материалы о филиалах международных фондов и некоммерческих организаций. А сегодня – что? Может, все-таки – Любляна? Только сейчас он вспомнил, что, войдя в приемную, секретарша тут же встала из-за стола, он автоматически отметил ее ту самую мини-юбку. Если я угадал ее настроение, то, когда она вернется из банка, зайдет к нему в длинном пальто. Мои реквизиты, как, надув губки, она называла этот наряд, обычно предшествующий вечеру вдвоем. Нет, надо, чтобы голова отвлеклась, серьезно отвлеклась, на что-то другое. А то мне и на ее бедрах (он сделал глоток: автор «Острова сокровищ», это – за тебя) будет видеться пиковый туз. Туз! Сегодня же пятница! Вот что мы сделаем. Пойдем в карточный клуб и сыграем «по маленькой» несколько партий в белот[10].

Дверь отворилась без стука, и Любляна, распахнув длинное пальто и постукивая каблуками высоких, блестящими голенищами обтягивающих ноги сапог, подошла к столу и села в кресло напротив. Она достала из сумочки конверт, пачку сигарет, зажигалку и, протянув конверт своему начальнику, закурила. Пе́трович взял конверт, достал деньги, отсчитал несколько купюр, вложил их обратно в конверт, засунул его в левый внутренний карман, застегнул тот на пуговицу, затем открыл сейф в правой тумбе стола и положил туда остаток суммы. Теперь – неприятное объяснение.

– Послушай, милая, мне сегодня надо кое-чем заняться.

– В пятницу вечером? – одна бровь взлетела вверх.

– Да, в пятницу вечером. С понедельника я буду появляться здесь только к концу дня. И так в течение целого месяца. Предстоит много работы, так что сегодня надо кое-что подготовить. – И, глядя на надутые губы, он решил немного подсластить пилюлю и задать вопрос, который ей наверняка поднимет настроение, потому что он заранее знал ответ: – Послушай, а как у тебя выходит – так двигать бровями?

– Получается? Ты – заметил? Это – от уроков актерского мастерства.

Каждый вторник, второе занятие приходилось на утро субботы, Любляна уходила пораньше – брать уроки в театральной студии.

– Какой ты у меня все-таки душечка! – Любляна обежала стол, сесть на колени в его кресле у нее не получалось, всегда мешали высокие подлокотники, поэтому она слегка откатила кресло, забралась на стол, раздвинула ноги, открыв тонкую, интимную, но (все-таки ей не откажешь во вкусе) совершенную непрозрачность колготок, положила ноги на эти самые подлокотники, подкатила ногами кресло к столу, наклонилась и поцеловала его.

Поцелуй получился