На станцию монорельса Денис Иванович возвращался почти на ощупь. Ориентироваться помогали огни блокпоста, да далеко на севере висело, переливаясь высоко в небе, полярное сияние. В последние годы оно становилось все слабее, но Денис Иванович помнил, как первые пару лет после атомной бомбардировки этот диковинный свет мешал спать по ночам.

Впрочем, заблудиться во тьме ему никто бы не дал. Четкие контуры разрушенных улиц словно висели перед глазами прямо в воздухе, а красная пульсирующая точка – он сам – медленно ползла по направлению к станции.

Голод обрушился на Дениса Ивановича вместе с последними известиями «WorldNews». Только теперь он осознал, как давно не питался и, пройдя на перрон, поспешил к пищевому автомату. Выбрав из небогатого меню, обозначенного на сенсорном дисплее, пару дешевых бутербродов и синтетический кофе, Денис Иванович, повернулся лицом к северному сиянию и стал сосредоточенно поглощать пищу.

Денег после этой поездки оставалось совсем мало, но все же их должно было хватить до следующего кредита. В крайнем случае, можно было перебиться на базовом пайке, хотя глотать несколько дней охлажденную питательную биомассу из общественного распределителя совсем не хотелось.

Новости закончились, и для его смены началась двухчасовая релаксационная передача. До ее окончания он должен был вернуться под свой купол. Он повернулся лицом к Москве – нагромождению светящихся в ночи куполов. Высоко над ними, в черном ночном небе, сиял огненный глаз низкоорбитального спутника. Этот глаз видел каждое из трех миллионов существ, копошащихся сейчас в вольере московского анклава. И Дениса Ивановича в том числе.

Он непроизвольно, словно хотел хоть на секунду избавиться от этого неотрывного взгляда, положил ладонь левой руки на правое предплечье, хотя прекрасно понимал, что живая плоть не сможет экранировать постоянный сигнал микросхемы. Но тут на посадку подали состав, и Денис Иванович поспешил занять свое место. Ему было немного смешно оттого, что машина выбирала ему место в совершенно пустом вагоне, среди сотни свободных мест, но он сел, послушно следуя ее указаниям.

Вагон пулею полетел к светящимся стенам Москвы. Краткое время вечерней свободы закончилось. Звуки в голове становились все неотступнее, и к тому времени, когда Денис Иванович вышел на перрон своей соты, забота машины уже не казалось ему смешной.

Свет, льющийся с купола, освещал ему краткий путь до общежития. Дверь, отсканировав глаз, радушно распахнулась. Автоматическая чистка обуви в вестибюле стерла загородную пыль с башмаков.

В полупустой столовой он проглотил приготовленный для него ужин из диетической «каши гречневой модифицированной» и стакана синтезированного молока. Усталый, но сытый и удовлетворенный, Денис Иванович поднялся в свою ячейку и вставил аккумулятор в одеяло.

Впереди была ночь, темная и глубокая как ущелье. Ночь без голоса в голове, ночь без бесплодных воспоминаний – только тьма и покой. Лета, в которую можно бросить прошедшие сутки.

И лишь одна мысль не давала покоя: завтра снова наступит день.

Паломничество

Что я делаю в такую рань на вокзале? Вчера раздался звонок Ивана, который предложил мне съездить в Сергиев Посад, к мощам Преподобного. «А то, – говорит, – потом, может быть, и не съездишь…» А почему не съездишь, так и не объяснил. Вот, говорит, встретимся, расскажу.

Так что теперь стою я под расписанием и жду Ивана. Глядишь, еще и опоздает, он всегда безалаберный был. Нет, не опоздал, вон бежит, веселый, словно и не полшестого утра. Впрочем, он такой – рукавом утрется – и словно не ложился.

– Привет, Степан, – говорит мне. – Ты, надеюсь, билет не купил?

– Да нет, – говорю, – извини, не купил, сам только что подъехал.

Ага, думаю, купишь, а потом и денег не получишь с тебя. Знаю я нас, православных, все норовим во славу Божью, как будто у других деньги на фикусах растут. А он радуется, как ребенок.

– Это хорошо, что ты билеты не покупал, мы и так, с Божьей помощью, проедемся.

– Как это? – удивился я. – Сейчас без билета и бомж на платформу не проскочит. Наставил Лужок и турникетов, и билетеров…

– Ага, – по-прежнему радуется невесть чему Иван, – и даже контролеров, которые следят за билетерами, чтобы те через турникеты за червонец безбилетников не пропускали. Как на фронте, заградотряды за штрафными ротами.

– Ну, вот, – вторю я Ивану, – а ты говоришь «так»…

– Да ерунда все это! – опять растянул рот в улыбке Иван. – Вон, видишь, с левого края павильоны с турникетами заканчиваются, и дальше идут платформы дальнего следования без турникетов?

И стал рассказывать, что он уже давно катается на электричке бесплатно. Просто проходит по платформам дальнего следования до самого конца, а там, будто специально, ступеньки сделаны. Спускаешься по ним, проходишь по путям до пригородных электричек, а там опять по ступенькам поднимаешься на платформу и садишься в вагон. И едешь себе, куда душеньке угодно.

– А если контролеры в поезде подойдут?

– А подойдут контролеры – дай им рублей двадцать, они и отойдут.

– Да ведь грех это, Иван, – принялся я его вразумлять.

А он так насмешливо:

– Да какой же это грех?

– Пойми, – говорю я ему, – ведь эти деньги нужны государству. Оно из них пенсии платит, детей малых лечит, старикам помогает. Без них ни школы, ни больницы работать не будут, да и электрички не поедут… Ты не государству не платишь, ты у стариков и детишек деньги крадешь.

А он еще пуще смеется.

– Чудной ты какой-то, Степан, – говорит мне, – словно и не в России живешь! Российские железные дороги давно уже акционерному обществу принадлежат. А пенсии не государство платит, а из кармана у работяг забирают, да в карман Пенсионного фонда перекладывают, а там на эти денежки себе новые офисы строят и служебные мерседесы покупают. Ну а что останется, может и подадут старикам. А может, в банк крутиться положат. А если государство и