Сашок, оттрубивший лет двадцать назад срочную в Средней Азии, вывез на память о службе в Черных Песках пару скорпионов в стеклянной банке, пластмассовый браслет со светящейся в темноте зеленой русалкой (дембельская поделка армейских умельцев, попятивших фосфорные указатели из ракетного бункера) и небольшой словарный запас, почти сплошь состоящий из местных ругательств. Поэтому понять, что сказал кавказец раскрашенной незнакомке, лично для него не составило труда.

Однако, не смотря на пьяный туман в голове, вмешиваться его не тянуло. Пачка денег во внутреннем кармане заставляла быть осторожней. Да и тройка ремонтников-азиатов явно встала бы не на его сторону в случае конфликта. Сашок глотнул пива и протиснулся в вагон. У самых дверей было совсем свободное купе. В нем разместилась лишь одна женщина – полная, смуглая, в зеленой шифоновой кофте и джинсовых бриджах, спускавшихся чуть ниже колен. Ноги она вытянула на противоположное сиденье. Нижняя часть ног и маленькие овальные ступни, лежащие на коричневом дерматине, были обтянуты плотными черными колготками, поддетыми под штаны. Гладкие икры маслянисто блестели в электрическом свете.

Сашок рухнул рядом с этими черными ногами на короткое, из двух мест сиденье, и полминуты с пьяным тупым интересом разглядывал пассажирку. Сквозь застилавший глаза туман (не надо было мешать водку с вином и пивом!) он разглядел лишь холеные пухлые руки с небольшими пальцами, похожими на вытянутые до невозможности бочоночки для игры в лото. Или на длинные розовые виноградины. Но никакого неприятного впечатления пальцы-виноградины не производили, наоборот, привлекали своей нерусской необычностью. Руки постоянно двигались и сверкали перстнями. Сверкали большие золотые кольца в ушах, сверкали перламутровой краской глаза и губы незнакомки.

Чертами лица попутчица напомнила Сашку жену командира части, в которой он служил в Средней Азии – таджичку, которую полковник вывез как трофей из Афгана. Она тоже была холеная, пухлая, с тонкой талией и пышными формами. Дочь какого-то партийного афганского деятеля. Солдаты, страдая без женщин в военном городке среди пустыни, полушутя-полусерьезно называли ее «персидской княжной».

Трудно сказать, какой характер был у афганской персиянки, но Сашкина попутчица сдержанностью не отличалась. Заметив мутный, настойчивый взгляд мужика, усевшегося напротив, она спросила:

– Что уставился, пьяный свинья?

Голос у женщины был хрипловатый, с небольшим восточным акцентом. То ли это, то ли вопиющая несправедливость, проявленная женщиной, возмутили Сашка, у которого в голове, несмотря на хмель, не было ни одной похабной мысли. И Сашок перешел от безмятежного созерцания к конкретным действиям. Глядя в буреющее от возмущения смуглое лицо, он крепко ухватил даму за щиколотку и сбросил ее ноги на заплеванный подсолнечной шелухой трясущийся пол вагона:

– Убери свои вонючие грабли (хотя ноги абсолютно ничем не пахли).

И, что-то вспомнив, добавил:

– Джаляб!

Уже не видя, как, ощерив влажно блестящие зубы и не отрывая напряженного взгляда от его лица, женщина выхватила из-под сиденья пластиковые синие шлепанцы и отскочила в сторону, Сашок упал на освободившееся место и провалился в пьяную муть. А оскорбленная «персиянка» бросилась к желтому коммуникатору и, нажав кнопку, негромко, но настойчиво внушала что-то хрипящему в ответ динамику.

Вскоре динамик сдался, а еще через пару минут над развалившемся на скамейке Сашком стояли двое ментов. Один из них, поджарый и горбоносый, внимательно слушал пострадавшую, размазывающую черное вокруг глаз, кривящую в сухом плаче перламутровый рот, сочувственно кивал. Другой, помельче, белесый, с белыми как у рыбы, мертвыми глазами, нагнулся над ничего не чующим Сашком, брезгливо ткнул его в плечо:

– Давай, вставай!

Тот приоткрыл глаза, вглядываясь в мышино-серые фигуры, не понимая, что происходит:

– Вы чё, мужики?

Спросонья Сашку показалось, что пора на работу, и кто-то из бригады пришел его разбудить. Он отмахнулся рукой, и тут же острая боль пронзила его. Это белесый ткнул ему в живот «демократизатором». Сашка скрючило почти пополам, и он, все еще ничего не понимая, скатился на заплеванный пол.

– Вставай, мразь! – мент ткнул Сашка ботинком под колено, и дикая боль, пронзившая ногу, заставила его охватить голень руками.

– Смотри, он не хочет! – белесый усмехался бледными губами. Но глаза его не смеялись. Они помутнели, словно яичный белок на пару.

– Сапративлениэ при арэсте, – гортанно ответил поджарый. – Давай, бэрём его, и в отдэл.

Ухватившись за куртку, они подняли Сашка и потащили к близкому полутемному тамбуру. Оставшиеся в вагоне искоса смотрели, как волочится по полу подбитая ударом нога. Отводили глаза, упираясь невидящим взором в вечерний пейзаж, мелькающий за окном.

Полустанок был пуст. Те немногие, кто вышел из поезда, растворились в вечернем воздухе. Справа, на востоке, всё уже почернело, лишь где-то вдали мертвенным светом сияли несколько фонарей, да гулко брехали в поселке собаки. С запада густо-синее небо отрезал от леса алый клинок заката.

Ниже леса, в овраге, текла узкая грязная речка, заваленная ржавыми остовами машин, лысыми покрышками и прочей дрянью. Наползающий от воды туман придавал свалке ненужных вещей вид готического кладбища. Туда и поволокли Сашка крепко ухватившие за куртку руки. На свежем воздухе он почти пришел в себя. Колено, задевая бугристую землю, зверски болело. Он попробовал зацепиться здоровой ногой за какой-то корень, но тут же получил дубинкой по икре. Вторая нога онемела. С бровки обрыва Сашка бросили, и он покатился под гору по камням, железкам и банкам, пока не плюхнулся в вонючую вязкую жижу близ воды.

Он почти не чувствовал, как его били. Зато отчетливо ощутил, как чужие холодные руки залезли за пазуху и вытащили получку. И почему-то заплакал. Не то чтобы ему стало жаль денег, просто он, наконец, понял, что больше никогда не увидит тех, кому их вез.

Крепкий как сталь ботинок белоглазого ударил его в последний раз:

– Мразь!

И Сашок ответил в наступающей тьме:

– Джаляб!

Мыльный пузырь

23.12. 20… 17.00. Сегодня он, наконец, покидал эту страну. И потому без колебаний согласился на предложение смуглого бородача, тем более,