как представители государства были вынуждены делить власть с материальным миром, даже когда они осуществили радикальные промышленные изменения в особенно негостеприимном крае, я вместо дискурса покорения обнаружил более сложный, нюансированный и аккуратный способ охарактеризовать советское взаимодействие с северной природой.

ДУАЛИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПРИРОДЫ

На протяжении всего XX века человеческие акторы на Кольском Севере пытались понимать природную среду при помощи двух частично взаимосвязанных, но все же четко различавшихся способов. Одна идея была в большей степени основана на антагонизме. Она опиралась на представления о мире природы как о поле битвы: в нем находится множество препятствий, которые можно преодолеть только с помощью военных действий. Другой взгляд был потенциально гораздо более благоприятным для природы. Он подчеркивал дружелюбное отношение к природе, а именно поддерживал представление о том, что экономическая деятельность может приводить к взаимному улучшению и человечества, и всего, что его окружает. Те, кто выражал эти две концепции – одну, основанную на принципе враждебности, и вторую, холистическую, основанную на принципе целостности, – в разные моменты истории опирались на все разнообразие империалистических, милитаристских, модернистских и социалистических мировоззренческих представлений. Помощь и препятствия со стороны материального мира в рамках тех или иных событий также влияли на то, какие взгляды выражали эти люди. По мере того как разворачивался и затем рассыпался советский эксперимент, баланс между этими двумя взглядами на природу смещался. Иногда те, кто проводил индустриализацию, тесно сплетали эти представления, но иногда они и отделяли одно от другого. Более того, каждое из этих убеждений оказало свое влияние на то, как советская власть относилась к окружающей среде Кольского края. Агрессивные представления способствовали возникновению значительной части краткосрочных разрушительных проектов в первой половине столетия, в то время как интеграционистские взгляды часто вдохновляли на такие действия, которые приводили к долговременному давлению на природный мир.

Дуалистические представления о природе существовали еще в досоветский период истории. В имперский период некоторые государственные чиновники и местные энтузиасты утверждали, что экономическая активность позволит оживить Русский Север. Для таких людей, как биолог Сергей Аверинцев, кольская природа была «сундуком с сокровищами», который ожидал, когда его откроют целеустремленные колонисты16. Такой взгляд был тесно связан с имперскими амбициями российского государства. В ранний советский период многие придерживались похожего взгляда на экономическую деятельность как выгодную для всех. К примеру, Геннадий Чиркин, чиновник Переселенческого управления Российской империи, продолживший свою карьеру при советской власти, в 1922 году утверждал, что строительство Мурманской железной дороги должно было способствовать экономическому возрождению России17. В годы Первой мировой войны, когда эта дорога была уже построена, доминировал милитаристский взгляд на промышленное строительство. Попытки справиться со строптивой природой сформировали представления о ней как об объекте покорения еще до того, как большевики пришли к власти осенью 1917 года. Такое представление способствовало распространению разрушительных практик, экономивших время в процессе строительства железной дороги, таких как масштабные вырубки лесов и применение динамита в местах потенциального нахождения полезных ископаемых, вместо исследований этих мест18.

С началом сталинской индустриализации 1930‐х годов представления о необходимости освоения и покорения природы приняли более радикальные формы. С одной стороны, стремление к присвоению природы выражалось в представлениях о возможности гармонии отношений между социалистической системой и миром природы. С другой стороны, завоевательный настрой времен Первой мировой и Гражданской войн нашел новое воплощение в милитаристских представлениях уже в послевоенное время. Я утверждаю, что отношения советской власти и природы в сталинский период были результатом этих двух сосуществовавших друг с другом представлений19. Сергей Киров, партийный руководитель Ленинграда, очень точно отразил это соотношение надежды и враждебности в своих довольно часто цитируемых словах о кольской природе: «Эта северная, тяжелая, бесплодная пустыня оказалась в действительности одним из богатейших мест на земле»20. В новом советском городе Мончегорске, основанном в ходе строительства металлургического завода по производству никеля, планировщики выступали за сохранение лесного массива внутри городских границ, в то же время подвергая опасностям работавших в условиях полярной тундры рабочих – заключенных ГУЛАГа21. Власти одновременно поддерживали программы сохранения дикого оленя на Кольском полуострове и форсированно развивали оленеводство в рамках коллективизации. Такое сочетание дискурсов гармонии и доминирования на Кольском Севере в сталинский период приводило к серьезным экологическим последствиям, включавшим в себя быстрое разрушение флоры и фауны. В то же время в этот период промышленное загрязнение наносило экосистеме региона гораздо меньший ущерб, чем самим людям, переселявшимся туда в ходе экономического освоения. Позже, однако, ситуация изменилась.

После ухода Сталина со сцены в начале 1950‐х годов власти умерили некоторые слишком экстремальные проявления этих двух импульсов. И Никита Хрущев, и Леонид Брежнев известны своей поддержкой гигантских проектов, таких как кампании по освоению целины и повороту сибирских рек. Однако в наибольшей степени советскую политику в отношении природы определял безжалостный рост экономического производства. Хотя мечты о гармонии с природой стали несколько менее идеалистическими, чем в предыдущий период времени, связанное с этим стремление к освоению природы усилилось до еще более всеохватывающего стремления извлечь всю возможную экономическую выгоду из окружающей среды. Очевидным воплощением этого представления стало возведение многочисленных плотин гидроэлектростанций и резкое увеличение добычи и обогащения фосфорсодержащих минералов в Хибинских горах в 1950–1960‐е годы. То же самое происходило при объединении оленеводческих хозяйств в крупные государственные предприятия, которые стремились иметь более многочисленные стада. Индустриализация середины столетия была направлена на то, чтобы избежать некоторых экологических и экономических последствий и ошибок сталинского периода. Тем не менее негативное воздействие на окружающую среду в целом увеличивалось пропорционально росту промышленного производства.

Напряжение между советской политикой и экологическими последствиями стало наиболее заметным в последние годы существования СССР. На фоне развивающегося экологического движения в других странах в 1970–1980‐е годы риторика покорения стала все более редкой в советской прессе. Все чаще стали говорить о том, что именно социализм, в отличие от капитализма, создает условия для оптимального баланса между экономической активностью и защитой природы. Как писал один из мурманских экологов в местной газете, именно защита природы, а не выгода любой ценой, как в капиталистических странах, была одним из главнейших приоритетов советской системы22. Многие даже использовали представления о якобы существующей гармонии с природой, чтобы не признавать все более усиливавшуюся деградацию природных систем. Несмотря на то что в последние десятилетия советской истории экологические вопросы широко обсуждались, именно эта эра стала наиболее разрушительной с экологической точки зрения. Выбросы серы никелевыми заводами Кольского полуострова привели к оголению огромных районов тайги, а якобы «чистая» атомная энергетика