необычайным мастерством владела им, точно самой собой, своими помыслами, желаниями,  волейсмотре бросился к какому‑то человеку и, не говоря ни слова, указал на банку рядом с девочкой‑музыкантом… Банка всё ещё была пустой; девочка несколько дней ничего не ела и всё‑таки играла, не давая себе права на отдых. Играла не для того, чтобы что‑нибудь заработать, а чтобы забыть о своей бедности, чтобы хоть на миг почувствовать себя счастливой (оправдан или повтор???)…

…Я встретил её там же, среди деревьев людей. Они пытались незаметно проскользнуть, а вместо этого только путались под ногами, мешались и, в общем, всё делали не так, как задумывали. А я выискивал взглядом своего бесёнка и нервно теребил верхнюю пуговицу на пальто. Она водила хоровод со скелетом мрачного вечера, словно пытаясь его расшевелить и вместе с ним поднять бунт. С газетами в руках подлетала к прохожим и собирала деньги за ненужные серые бумажки. Кое‑кто покупал, кое‑то проходил мимо, а я остановился неподалеку, чтобы понаблюдать за происходящим. Я заметил, что косичек у неё уже не было, – бритая голова. Появилось несколько новых заплат на юбке и трещин на стоптанных сапогах. А цвет глаз я опять не запомнил, вот только в них точно играли прежние бесенята, готовые в любую секунду наброситься на обидчика.

– Деньги! Дайте денег! – скорее, требовала, чем просила, девочка, нападая на людей и почти насильно пихая им газетёнку, преграждала путь, сверкала дикими, хищными глазами. «Опять притворяется», – махнул я рукой. Подошел к ней сзади прежде, чем она заметила, и легонько тронул за плечо. Бесёнок вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. Она посмотрела на меня пронзительными, безумно горящими глазами. Со своей новой причёской чудачка была похожа, скорее, на симпатичного паренька, сбежавшего из дома на поиски приключений.

– Не узнаёшь? – спросил я и сразу понял, что вопрос был лишним. Конечно, она узнала, даже снова ткнула пальцем в грудь, сунула газету… Я пробежал глазами первую полосу: политика… революции… восстания…

– Да ты вообще понимаешь, о чём здесь написано? – я был абсолютно уверен, что бесенок нисколько не разбирается в подобных вопросах.

Её красивые губы нервно задрожали; она снова казалась раздражённой. Я думал, опять обзовёт меня, и приготовился дать словесный отпор, а она только прошипела:

– Деньги!

Я помотал головой. – Можешь снова проверить мои карманы! – повернулся к ней тем, дырявым, и хитро подмигнул. Бесёнок, конечно, сразу поняла, что я хочу её обмануть, и обиженно топнула ножкой:

– От тебя нет никакого толку!

– Ещё бы! – рассмеялся, – я всего лишь бедный студент, зарабатывающий на жизнь репети…

– Мне неинтересно! – грубо оборвала она. – Сигареты есть?

Я кивнул, достал почти полную пачку и протянул ей одну сигарету. Девушка быстро и ловко выхватила её из моих рук и потребовала:

– Огня!

И я вновь повиновался, не смея отказать, отпустить её и опять потерять, нащупал зажигалку, поджёг…

Моя странная бритоголовая знакомая с вызывающим видом затянулась, точно курение было для неё привычным делом, но тотчас же закашлялась, обнажив правду. Полупрезрительно посмотрела на меня так, что я снова почувствовал себя полным ничтожеством, и сплюнула.

– Да ты же никогда не…

– Какая гадость! – со злобой выкрикнула, потом быстро вывернула мой карман и бросила всю пачку в урну. Я жалобно проводил её взглядом.

– За что? – чуть ли не взвыл я.

Наглая девчонка не ответила и вдруг совсем изменилась, смахнула с себя одеяние бестактной грубости, приложила пальцы к вискам и подняла измученную голову к зажигалкам‑звездам. И я наблюдал за ней, не в силах побороть всё нарастающую тревогу, смутно ощущал прикосновение какой‑то страшной трагедии и слышал стоны огромного, как целая Вселенная, страдания.  Будто кто‑то передо мной жёг спички, а я смотрел, как медленно гаснет пламя, оставляя только обугленное «ничто». И всё в этом мире куда‑то исчезает: и солнце на закате, и звёзды к утру, и человек… Но ведь и солнце, и звёзды рождаются вновь, значит, и человек?.. Не есть ли это главное доказательство бессмертия души? Я погладил по голове своего бесёнка, слегка уколов пальцы. Она очнулась, подпрыгнула в негодовании и безжалостно укусила, а потом ударила меня по щеке. Прежде чем я что‑то успел осознать, девчонка, подобрав юбку, бросилась бежать.

Возвращаясь к своим записям, я вдруг понял одну единственную вещь, очень простую, даже банальную, всем известную и понятную, когда говоришь об этом вслух: чудо – вот что действительно может возродить мир, явить божественный замысел в первоначальном воплощении (это когда Ева ещё не вкусила запретный плод). И каждый из нас в состоянии сотворить его сам; возьми только кусок камня и создай статую, прекрасную, как Галатея. Что, если все люди с нашей огромной планеты совершат хотя бы одно такое чудо? Может быть, для нас наконец приподнимется таинственный занавес и откроется дверь к Истине…

Целый день я провёл в каком‑то безотчётном волнении, не мог писать, есть, делать домашнюю работу. Лёг спать и увидел слишком яркий сон. Всё в нем казалось жутким, неправдоподобным, нагромождалось друг на друга, сводило с ума. Будто я шел по набережной и вдруг услышал раздирающий крик.

Кто‑то в толпе вынес страшный приговор: «Утопилась». Я вздрогнул. Голова налилась свинцовой тяжестью, участился пульс, как при долгом быстром беге, сильно забилось сердце, и я рванул к людям, чтобы прорвать эти псевдостены, отделяющие меня от неё… Я не ошибся: утопленницей оказалась моя девочка, мой бесёнок. Бросаюсь на колени, обхватываю плечи руками и носом зарываюсь в песок… Рыдаю жутко и просыпаюсь в полнейшей смятенности духа.

Долгое время я ходил по нашей площади, шатался по всем уличным углам, нервно оглядывался, в надежде разглядеть знакомую фигурку…

А она сидела совсем как моя героиня‑музыкант: на ступеньках чьего‑то подъезда, прикрывая коленки чёрной тканью своей юбки. Бесёнок худенькими ручонками обнимала голову в красной вязаной шапке. И вся она точно изменилась, стала меньше, бледнее; больше не было защитного раздражения, а только обнажённое страдание. Боль – и ничего другого; та же, которой болеет ветер, и цветы, уснувшие под снегом, и парящие облака, и человек, читающий вслух молитвы… Я молча сел рядом, не находя никаких «нужных» слов. Не знал толком, зачем пришел и должен ли всё‑таки оставить её своеволие в покое. Бесёнок повернула голову и долю секунды разглядывала моё лицо.

– Ааа… – разочарованно протянула она. – Ты… – голос у неё звучал теперь совсем по‑другому, гораздо тише и мягче. «Вот она какая без притворств!» – невольно подумал я.

– Я искал тебя, – решил объяснить сразу. – Ты мне снилась, – получилось похожим на полный бред. А она