разворачиваться вдоль ограды, за которой в глубине парка виднелась черепичная крыша большого дома.

Соскочив с подножки ЗИСа, Виктор некоторое время, как зачарованный, смотрел из-под ладони на оставшийся позади шумный пестрый городок у подножия Карпат. За дорогой, в кольце дощатой изгороди, стояли повозки; на высоких облучках дремали ездовые в мышиных картузах-ушанках, — очевидно, немецкий обоз, взятый в плен городскими ополченцами.

«Зря не остался в городе», — пожалел Виктор.

Солдаты уже весело отряхивались. У ворот высилась пятнистая техлетучка, сбоку желтел трофейный «оппель» командира роты майора Бабаянца. Майор, приземистый, хромой, в черных очках-«консервах» на крючковатом носу, стоял, опершись на суковатую клюшку, и, привычно склонив к плечу круглую поседевшую голову, с ревнивым беспокойством следил за тем, как его первый помощник Неженцев распоряжался ротой. Неженцев — взводный «номер один» — отлично знал свое дело. Непринужденно, с какой-то юношеской лихостью, всегда неприятно действовавшей на Виктора, он четко отдавал команду, ударяя прутиком по высокому лакированному сапогу.

— Эй, Мели-их! Что там твой Потапович, оглох, что ли? Пад-дай машину назад! Не линейка, а бублик какой-то…

Виктор жестом подтвердил приказание Потаповичу, своему ординарцу, заменявшему шофера, убитого недавно в бою.

— Линейка, мумлик, а сухаря не хошь сдомного, — прогундосил Потапович, сверкнув узкими глазами. Когда-то Потапович неудачно бежал из немецкого концлагеря, ему проломили дубинкой переносицу, с тех пор в его певучий полесский говор врывался густой «прононс». — Понумаешь, командир, на своих кричи…

Но команду исполнил в точности.

Выйдя из кабины, Потапович поднял капот, озорно подмигнул Мелиху.

— А шо, товарищ лейтенант, понравилась вам тая дивчина, що на мосту?..

— И чего мелешь, — краснея, сказал Виктор.

И сразу припомнился утренний бой на подступах к городу. Тогда, в пылу схватки, оторвавшись от своих, Виктор с автоматом наперевес первым кинулся на мост, навстречу кучке немецких минеров. С того берега, топчась у пушки, что-то орали наступающие партизаны, а немцы уже развернули пулемет в сторону набегавшей с гор советской пехоты. Еще секунда — и Виктора срезало бы очередью. В тот момент кто-то дернул его за ногу. Виктор кубарем покатился с откоса к речке, застрял в каком-то окопчике. Над тем местом, где были немцы, заклубился взрыв, полетели щепки, клочья. Сверху навалилось что-то мягкое, чьи-то руки прижали к земле голову. Он рванулся, вывернулся снизу и увидел перед собой девушку в кожанке с санитарной сумкой через плечо. Сивая шапка съехала ей набок. Зло и немного растерянно смотрели на него продолговатые синие глаза. От берега, покидая засаду, с криками «наздар» бежали к мосту партизаны-ополченцы. Девушка отряхнулась, на миг опустила ресницы.

— Яки вы одважни. Только витер у главе.

— Спасибо, — сказал Виктор.

— Вон там, вас зовут…

По мосту мчались машины. Из одной, с ходу затормозившей, махал рукой Потапович.

— А вас, вас как зовут? Имя?

— Ижина.

— Ага, Ижина. Мы еще встретимся, верно?

— Встретимся, — певуче, со смехом донеслось вслед. — Приходите до нас чай пити…

Уже забравшись в кабину, он высунул голову, увидел изогнувшуюся на откосе девичью фигурку. Перекрывая гул мотора, закричал:

— Куда? Куда приходить? Где вас найду?

Девушка сложила ладони у рта.

— Я сама найду-у! — Она странно повертела рукой возле носа и рассмеялась.

Потапович рванул машину так, что Виктор от неожиданности влип в сиденье. Тут же в смотровом зеркальце поймал свое отображение и… улыбнулся. Ну да, его можно найти по усам. За трое суток, пока дивизия гнала по горам отказавшегося капитулировать противника, он успел порядочно обрасти, черные усы распушились и торчали, как у кота.

Все это вспомнилось ему теперь, когда он разговаривал с Потаповичем.

— Побриться бы надо, что ли, — сказал Виктор, не отвечая прямо на вопрос ординарца об Ижине. — И вообще, не мешало бы ее отыскать. Все-таки выручила… Как думаешь? Может, пойти порасспросить у того вон чеха с ружьем. — За изгородью вдоль возов прохаживался старик в партизанской кожанке и высоком картузе.

— Это в омязанности ординарца не входит.

— Какая тебя муха укусила? — спросил Виктор, не узнавая своего тихоню-ординарца. За чрезмерную преданность командиру злые языки в роте называли Потаповича Санчо-Панчо, и никто не подозревал, что вызволенный из плена Потапович, подобно Виктору не имевший родни, питал к Мелиху своеобразную привязанность. После войны он надеялся уехать вместе с ним на Волгу: работать, а может быть, и учиться.

— На сердитых воду возят, — сказал Виктор, оправляя гимнастерку. — Устал — так ляг да выспись.

— А и что же ты, Санча, эдак с начальством-то разговариваш? — Над кабиной появилась худая фигура наводчика Вяткина, пожилого солдата в пилотке, натянутой до ушей.

Из-за спины Вяткина выглянула широкая благодушная физиономия его помощника Степы.

— Слыхал, Степа, какая нашему лейтенанту благодарность от ординарца за простой характер? Вот уж впрямь… черта погладь, а он за палец хвать.

— Ладно, — хмуро перебил Виктор, не терпевший простоватой вяткинской лести. — Сейчас же почистить оружие, чтобы блеск!

Лейтенант медленно пошел к дороге.

Справа, из-за поворота, в облаках радужной пыли показалось стадо коров, пестрой лентой сползавшее с гор: колхозники, пришедшие с армейскими тылами, возвращали домой из Германии угнанный скот. Впереди ехала телега. Среди бидонов восседали девчата в цветных косынках. Из ворот дома уже спешили к телеге чешки с кастрюльками и кувшинами.

Придерживая на груди автомат, за Мелихом вразвалочку следовал Потапович.

Виктор протиснулся в пролом забора, как вдруг над самым его ухом раздалось грозное: «Хальт!» Вздрогнув, он схватился за кобуру… Перед ним вырос тот самый старик в кожанке, с берданкой наперевес. Полосатые брюки его были заправлены в сапоги.

— Свои, русские! — пробормотал Виктор, не зная, смеяться ему над потешным часовым или уходить подобру-поздорову.

— Цурюк! — гаркнул старик, и его бурачный нос повис над курком.

— Дурень старый! Мы русские, понял? Русские. — Потапович кинулся вперед, загораживая лейтенанта.

Виктор оттолкнул ординарца и увидел направленный прямо в лоб зрачок ствола. Зажмурившись бросился к часовому и вдруг очутился в крепких объятиях, оглушенный стариковским басом:

— Русски. Га! Червена Гвезда. Ай, глупак, ай, дурень! Я думал, немцы, — кричал старик, бросаясь от одного к другому и тыча пальцем в пилотку и фуражку. — Гвезда! Русски. Га! Пришли? А я тут трофеи сторожу, не знал!

Поняв, что опасность миновала, Потапович исчез. А старик еще долго не мог успокоиться, все тискал Виктора своими шершавыми, желтыми от махорки пальцами и влюбленно глядел на него из-под косматых бровей.

— Ай, русски, русски! А мы вас ждали. Га? Войне конец. Гитлер капут. Можно теперь гулять, отдыхать. Надлуго до нас?

— Надолго? Неизвестно.

Он в самом деле ничего толком не знал. Часть, в которой он служил, была сильно потрепана в последних боях; поговаривали, что ее оставят