— Вон там, на стуле.

— А как я сюда попала?

— Тебя сбила машина.

— А ты меня спас?

Вадим пожал плечами. Его устраивал такой поворот дела. Неизвестный мерзавец сбил, а он, благородный герой, спас. Красиво получается. Правда, немного слишком красиво, но это даже кстати. Теперь в милицию она, по крайней мере, не пойдет. Так что пусть Челентаныч успокоится.

Девчонка хотела приподняться, но тут же рухнула обратно на подушку:

— Что-то мне не очень… И больно…

— Еще бы! — отозвался Вадим. — Да ты лежи. Тебе надо как следует оклематься. Я сейчас.

Кажется, все обошлось, думал Вадим по дороге на кухню. Теперь он уже жалел, что вызвал Адрианыча. Тогда бы о произошедшем не знала ни одна живая душа. Хотя, может быть, если бы не укол… Ну да ладно, Адрианыч свой человек.

Вадим вынул из холодильника пакет апельсинового сока, налил в стакан, добавил туда немного водки.

— Коктейль «Апельсиновый цветок», — торжественно сказал он, входя в гостиную.

Девчонка уже сидела на диване, обхватив тощими руками такие же тощие коленки.

— У тебя есть расческа? — спросила она. — У меня волосы как швабра.

— Они не от природы такие? — поинтересовался Вадим, привыкший говорить с женщинами полушутливо — обычно это им нравилось.

— Нет, — совершенно серьезно ответила девчонка.

«Да, с чувством юмора у нас не очень», — подумал Вадим, подавляя вздох. Он вернулся в прихожую и принес ей расческу.

— Бери, чешись.

— А ты здесь живешь, да? — спросила она, оглядывая комнату. — У вас тут прямо как в Эрмитаже… Такая мебель… Часы… — Она кивнула на большие красного дерева часы, стоявшие в углу. — А это кто?

— Это не кто, а что. Картина, — ответил Вадим. — Ты лучше выпей.

— Я хотела спросить, чья картина?

— Картина неизвестного художника, — голосом экскурсовода сказал Вадим и добавил: — Мама уверена, что это неизвестная работа Поленова. А по мне, так хоть полено, хоть валежник — один хрен. Вот рама — это да. Конкретная такая рама, как сказал бы один мой знакомый.

— А может быть, и Поленов… — покачала головой девчонка. — Период в принципе тот.

— Да я вижу, ты специалист…

Вадим рассмеялся. Неприятный осадок от разговора с врачом улетучился, и ситуация, которая еще недавно казалась трагичной и безвыходной, теперь предстала в забавном свете. Привез домой незнакомую девчонку. И ведь действительно хорошенькую! Прав Челентаныч, все замечает старый козел!

— Ну как «Апельсиновый цветок»? — поинтересовался Вадим.

— Вкусно. — Девчонка улыбнулась. — Это здорово, что ты меня спас. То есть здорово, что спас и что именно ты спас.

— Чего же ты под колеса бросаешься?

— Знаешь, это сказать смешно — поссорилась с подругой. — Девчонка рассмеялась и стала еще больше похожа на подростка. Такая чуть повзрослевшая Пеппи Длинныйчулок. — Чуть не с первого класса дружим и все время ссоримся. Смешно, правда? А вчера пристала она ко мне с этой книгой Эрика Берна «Игры, в которые играют люди». Вот скажи ей, какая у тебя была в детстве любимая сказка, и все тут. Вернее, каким сказочным героем ты себя представлял. Она очень любит копаться в себе и в других. Знаешь, это иногда начинает действовать на нервы. И я сначала позвонила бабушке и сказала, что у Лиды останусь, а потом, видишь… Она меня достала. Вот я и решила, что домой пойду, а метро-то вот-вот закроется…

— А она сама кем себя представляла? Бабой Ягой?

— А вот про себя она не говорила! — махнула рукой девчонка. — Но я, знаешь, долго злиться не могу.

— А чего же ты с ней дружишь? — удивился Вадим. Девчонка задумалась.

— С ней не скучно. Другие вообще только о тряпках да о мужиках… Видишь, как все получилось… Но все равно удачно. По крайней мере, бабушка не беспокоится. Она ведь думает, что я у Лиды. Хорошо, правда?

С этим Вадим не мог не согласиться. Вот если бы еще не Челентаныч, но нет, не стоит о нем думать. Как-нибудь образуется…

— Тебя зовут-то как? — вдруг спросил Вадим.

— Кристина. А тебя?

— Вадим Воронов, — ответил Вадим и с некоторой досадой подумал, что девчонка, конечно, не интересуется теннисом и его звучная фамилия ей все равно ничего не скажет.

— Воронов… — Кристина закусила губу, как будто что-то припоминая. — Слушай, а художник Вадим Воронов?..

— Это дед, но он так мало выставлялся, и вообще… — Вадим был искренне удивлен: он впервые встречал простого человека, не эрмитажника, не искусствоведа и не торговца живописью, который вообще слышал про такого художника.

— Как здорово! — От восхищения Кристина даже ахнула. Ее тонкое лицо порозовело, расчесанные волосы высохли и рассыпались по плечам, и Вадим увидел, что она не просто хорошенькая, она настоящая красавица которая могла бы составить конкуренцию любой голливудской звезде. — Я видела его выставку в Доме ученых, знаешь, на набережной. Такая свободная манера. Понимаешь? Он свободный человек и творец. Хотела бы я так писать…

— Так ты, значит, художник, — ухмыльнулся Вадим. В отличие от большинства людей для Вадима слово «художник» было лишено сверкающего ореола. Художников у них всегда был полон дом — он с детства на них насмотрелся.

— Надеюсь стать, — с гордостью ответила Кристина.

— Ладно, художник, поздно уже. Я тебе постелю здесь, если ты не возражаешь.

* * *

— Сереженька, а у меня твой любимый борщ! — Людмила выскочила в прихожую, лишь заслышав, как поворачивается ключ в скважине.

Плещеев улыбнулся: до чего все-таки у него замечательная жена. Никаких упреков, никаких надутых губ, никакого «наконец-то явился!» и даже «как я волнуюсь!». Идеальная подруга жизни для того, кто служит в правоохранительных органах. Особенно в такой организации, как «Эгида-плюс».

— Вот спасибо! — Плещеев поцеловал жену. — Сейчас отведаем! Только я сделаю один совсем короткий звонок, хорошо? А ты пока ставь тарелки.

Плещеев снял трубку и набрал уже знакомый номер:

— Снова Плещеев. Пароль «Синдбад». Нужно выяснить имя еще одного автовладельца. «Москвич», номерной знак р5027лг. Что? Павленко Павел Адрианович, спортивный врач? Работает в теннисном клубе? Спасибо большое, этого пока достаточно.

— Все на столе! — выглянула из кухни Людмила.

— Да-да, уже иду! — сказал Плещеев, пробормотав про себя: «Ну-ну, Воронов».

Кристина проснулась, открыла глаза и на миг растерялась. Где-то высоко над головой белел, точнее, все еще серел в предрассветном полумраке лепной потолок, с которого торжественно свисала старинная хрустальная люстра.