Пожилые «счастливцы» услышали приятную новость. Простились с «молодыми» сельчанами и, едва удержав в себе бурную радость, вернулись к обозу, стоявшему рядом, на улице. Забрались в опустевшие дроги. Развернули оглобли и отбыли восвояси.

Они ведь не знали, что им придётся тянуть на себе всё хозяйство нескончаемо долгие годы войны. То есть пахать за троих до тех пор, пока не закончится всемирная бойня. Но и после её завершения их жизнь не сильно изменится и ещё очень долгое время останется такой же тяжёлой, как прежде.

Павлу Смолину было всего лишь семнадцать, и он не значился в длинном списке призывников из деревни. Поэтому, как и пятеро его одногодок, приехал в Кинель для того, чтобы проститься с родными, а после пригнать пустые телеги в колхоз. Узнав, что отца не взяли на фронт, он оживился и решил, что всё не так уж и плохо. Мол, пробуду в деревне до завершения отпуска, а затем отправлюсь в Самару.

Обоз с опустевшими телегами устремился к Домашкам. Выехал из районного центра и пошёл по пыльной дороге. Но если в Кинель отправилось почти семь десятков мужчин, то назад возвращалось лишь шесть стариков да столько же юных возниц. То есть не более дюжины. Вот и вся рабочая сила колхоза.

К вечеру обоз дошёл до деревни. Отец и другие пожилые «счастливчики» разошлись по дворам. Молодежь отогнала телеги в конюшню, стоявшую за околицей. Распрягли измученных работой лошадок. Передали их древнему конюху и отправились следом за стариками.

Павел тоже вернулся домой. Вошёл в полутёмную горницу и встретил маму с заплаканными глазами. Он тревожно спросил: «Что случилось?» – и узнал весьма неприятную новость.

Оказалось, что, пока новобранцев возили в район, сюда приходил председатель. Он долго кричал на больную мамашу. Говорил, что сын обманом уехал в Самару и бросил несчастный колхоз на произвол жестокой судьбы.

Затем схватил «сидор» с вещами Павлуши. Вытряхнул его содержимое и разбросал ногами по скоблёным доскам. Нашёл среди штанов и рубашек новенький паспорт, полученный сыном в Самаре. Поднял красную книжицу с пола. Сунул в карман пиджака и ушёл неизвестно куда.

Отец с сыном помчались в контору. Ворвались в кабинет председателя и, перебивая друг друга, попытались вернуть документ. Мужчина лишь усмехнулся. Поднял трубку своего телефона. Постучал пальцами по рычагам и сказал:

– Коммутатор? Соедините меня с райотделом милиции.

На том конце что-то ответили, а затем послышался уверенный бас:

– Дежурный по отделению слушает.

– Говорят из деревни Домашка, – сказал председатель. – Подождите минутку, я возьму нужную сводку. – Зажал микрофон левой рукой. Посмотрел на притихших соседей и строго спросил: – Будете дальше кричать? Или отправитесь молча домой? Стоит мне заявить на вас органам, и вы получите огромные сроки. Тебе, Павел, впаяют за то, что уехал без справки. А тебе, Николай, за укрывательство сына. – Заметив испуг на лицах селян, он тихо продолжил: – Идите и не мешайте работать.

Павел выслушал эти слова и не нашёл, что ответить. Ведь председатель мог посадить их на долгие годы. Поэтому парень не стал лезть на рожон. Повернулся на месте. Вышел из душной конторы и замер возле крыльца, среди лопухов.

Следом появился хмурый отец. Не говоря ни слова, они пошли к своему дому. Но если парень был злым до крайней возможности, то батя не сильно печалился по этому поводу. В глубине души он был даже рад такому стечению обстоятельств. Теперь сын останется дома, и семье будет легче кормить младших ребят.

Да и председателя можно понять. Всех молодых мужиков забрали на фронт. В деревне остались только старый да малый. А план сдачи зерна и прочих продуктов теперь наверняка увеличат. Мол, нужно кормить армию и мастеров, что клепают оружие в городе.

Вот так и вышло, что Павел задержался на родине и стал снова работать в колхозе. В городе о нём даже не вспомнили. Началась неразбериха с эвакуацией предприятий из западных областей, и о пропавшем строителе благополучно забыли. Но забыли о нём только в далёкой Самаре. В районном военкомате всё осталось по-прежнему, как он был на учёте, так и продолжил там числиться.

31 июля 1942 года в правление колхоза позвонили из районного центра и продиктовали список призывников, которые должны явиться в Кинельский военкомат. С начала войны из деревни забрали всех взрослых мужчин, в том числе и председателя, которому исполнилось почти пятьдесят.

Остались в Домашке лишь бабы, дети и старики, да ещё немного подростков обоего пола. Так что список фамилий оказался до неприличного куцым. В нём насчиталось всего восемь парней, которым едва стукнуло восемнадцать. Среди них оказался и Павел.

Узнав об этом, парень вернулся с работы домой и надолго задумался, что ему нужно надеть. Перед войной все селяне, уходившие по призыву, одевались в самое лучшее, что у них только было, словно все собирались не в армию, а на свадьбу. Причём в качестве жениха. Он подошёл к сундуку, открыл тяжёлую крышку и стал перебирать свои вещи.

– Надевай, что похуже, – сказал хмурый отец.

– Почему? – спросил сын.

– Там получишь армейскую форму, а все личные вещи придётся сдать кастеляну.

– Сделаю так же, как все наши ребята, уходившие в армию, – отмахнулся Павел от такого совета. – Отправлю одежду посылкой домой.

– Сейчас не мирное время, – со вздохом сказал Николай Валерьянович. – Поэтому вряд ли вас выпустят из учебного лагеря, чтобы сбегать на почту. Вдруг вы кинетесь в разные стороны? Ищи вас потом по округе. Скорее всего вас сразу посадят в вагоны и отправят на фронт. Так что пропадут твои шмотки без пользы семье. А так их хоть твои братья смогут потом поносить.

Павел подумал над словами отца и согласился с таким веским доводом. Выбрал одёжку похуже, в которой ходил на работу, и лёг спать.

Утром нового дня от деревни отъехала партия новобранцев, но в этот раз шёл не длинный обоз, как год назад, в сорок первом, а единственная телега, в которой все они легко уместились. Причём правил конём не подросток, а дед, работавший сторожем при конюшне.

Все остальные трудились в колхозе и не смогли проводить молодёжь. Да и к чему себе сердце так долго терзать? Все слова были сказаны ночью, а слёзы ручьями лились из глаз матерей. Не к чему продлевать эту тяжкую муку. Не то и сердце может не выдержать. Лопнет, как старая ткань, и станет в деревне покойником больше.

Ближе к полудню телега въехала в город Кинель и замерла у крыльца военкомата. Здесь стояла вереница подвод, на которых сидели больные и пожилые мужчины. Многие были без рук или ног.

Сразу видно, всем пришлось воевать на разных фронтах. От гражданской до белофинской, а возможно, и на этой кто-то уже успешно отметился. Они прибыли сюда несколько раньше, чем обоз из Домашки, и все пассажиры повозок уже находились внутри, на призывной комиссии.

Древний возница взял на себя тяжёлую роль родителя взволнованных пацанов. Обнял их всех по порядку. Сказал несколько ободряющих слов и проводил до дверей, ведущих к непредсказуемой воинской жизни.