— Вы не против того, чтобы выйти на веранду? Я там оставил недопитый стакан.

— Почему бы и нет?

Я прошел следом за ним на веранду и обнаружил, что здание частично нависает над обрывом высотой футов триста.

Марти схватил со стола до половины налитый стакан, осушил его и с прежним враждебным выражением взглянул на меня:

— Итак, я Марти Круз. И я слышал имя Холман. Но кто вы такой, черт вас побери?

— Человек, разыскивающий Билла Дарена. — Я улыбнулся отнюдь не дружелюбно. — Полагаю, что если разыщу его, то найду и Монику Байер. Как вы сами сказали, вы — Марти Круз. Вы живете в доме Дарена. И вы тот самый тип, который частенько вел продолжительные секретные телефонные разговоры с Моникой. Хотите продолжить с этого места?

Марти налил себе еще и, пока стоял, повернувшись ко мне спиной, возле небольшого бара в углу веранды, видимо, обдумывал мои слова.

Он не предложил мне выпить, а если бы сделал это, то я бы встревожился, поскольку подобное было не в его духе.

Наконец он повернулся ко мне и ухмыльнулся.

— Холман!

— воскликнул он.

— Теперь я знаю, кто вы такой. Человек, который не позволяет выносить сор из семейного дома и не допускает туда газетчиков. Вы улаживаете все скандальные дела в Беверли-Хиллз. А если вас интересуют Билл и девчонка Байер, значит, вы работаете на эту суку Бэрроуз.

— А вы на кого работаете? — вежливо осведомился я.

— Сейчас у меня небольшой отпуск. — Он вытянул в сторону правую руку, чтобы продемонстрировать мне мощные бицепсы. — Мы с Карлом в настоящий момент отдыхаем, он загорает во Флориде, а я гощу у своего старого дружка Билла Дарена.

— С Карлом? — переспросил я.

— Да, с моим братом Карлом, — ответил он и недоверчиво спросил меня:

— Уж не хотите ли вы сказать, что никогда не слышали о братьях Круз? Неужели вы не видели нас в увеселительном парке к югу от Санта-Моники? Дом иллюзий! Самый большой и самый лучший во всей стране. Мы работаем там с электронными манекенами и вытворяем такое, что напугали бы до смерти даже вурдалака. Но зимой наш аттракцион закрывается на пару месяцев, и поэтому мы сейчас свободны.

— Я рад, что у вас очередной отпуск. Так что же насчет Дарена и мисс Байер?

— Да-а...

Он допил стакан, согнул руку, как это делает подающий мяч, и швырнул стакан с веранды по дуге.

— Ну что ж, полагаю, эта сука Бэрроуз все равно раньше или позже все узнает. Вы слышали про нее и Билла? Как они совсем было спелись, собирались пожениться и все такое? А тут появляется эта девчонка Байер, и Билл втюрился. Думаю, все началось не всерьез. Билл о большем и не помышлял, поэтому действовал осторожно, старался, чтобы эта дамочка Бэрроуз ничего не пронюхала. Он даже несколько раз заставлял меня звонить Монике и договариваться о свидании. Но неожиданно все стало серьезным, и Билл решил, что ему больше нет никакого дела до суки Бэрроуз. Моника Байер была тем, что ему требовалось.

— Поэтому?

— Поэтому... — Он слегка пожал плечами. — Они уехали. Билл не удосужился сказать мисс Бэрроуз, что между ними все кончено, однако она запустила когти в Монику, заключив с ней контракт, и все такое. Он не сомневался, что из-за девчонки она устроит скандал.

Единственное, что они могли сделать, — это удрать в такое место, где дамочке Бэрроуз не удастся ничего предпринять. Они так и сделали — улизнули.

— Куда?

— Стоящий вопрос! — Марти громко захохотал. — Билл позвонил мне из аэропорта, попросил пожить здесь, продать дом, навести порядок в его делах. Сказал, что через некоторое время он со мной свяжется. Пока же они отправляются куда-нибудь в Европу.

— Когда все это случилось?

— Во вторник рано вечером. Он не стал говорить, куда они едут, а я не спрашивал. Но в среду они, так или иначе, должны были прибыть в Европу, верно?

А сегодня четверг, так что теперь они могут быть где угодно в Европе или возьмут да и отправятся другим самолетом в Гонконг или Токио. Это ваша проблема — выяснить, где они сейчас.

— Или проблема Анджелы Бэрроуз? — заметил я.

Он снова рассмеялся.

— Братец! Эта сука получила по заслугам! Вам бы следовало посмотреть на них вместе, на нее и Билла.

Она обращалась с ним так, словно он был ее наемным слугой.

— Полагаю, он не мирился бы с этим, если бы не хотел жениться на ее «Агентстве талантов», — заявил я.

— Судя по вашим словам, Дарен — самая отвратительная мразь, которая когда-либо выползала из-под камня!

— Послушай! — Его лицо сразу потемнело. — Холман, ты не должен говорить так про моего лучшего друга!

— Почему?

— Потому что я не просто выбью тебе зубы, панк, а сброшу тебя вниз с балкона!

— Если тебе охота подраться, я не возражаю, — ответил я. — Только учти, в драке я не миндальничаю, в особенности с парнями, у которых такие мускулы, как у тебя.

Он задумался над моими словами — парень был явно тугодум и любитель выпить, а я неожиданно почувствовал страшную усталость.

— Забудь, — сказал я ему. — Ты уже напугал меня так, что зубы мои сами собой зашатались. Ты не хочешь, чтобы я называл твоего старого приятеля мразью? Хорошо, я перестану и немедленно уйду к чертовой матери из дома этой мрази.

Я повернулся к нему спиной и двинулся к выходу: это было ошибкой. Через пару секунд сокрушительный удар по правой почке отправил меня на пол лицом вниз, и, только налетев на ножки тяжелого стула, я остановился. На то, чтобы подняться на колени, опершись об этот самый стул, потребовалось какое-то время. Я увидел, что Марти Круз наблюдает за мной. Его тонкогубый рот искривился в безобразной ухмылке.

— Это на память обо мне, панк! — заявил он радостно. — Чтобы в следующий раз ты хорошенько подумал, прежде чем начнешь оскорблять моих друзей!

Опираясь о спинку стула, я с трудом ухитрился встать на ноги. Затем снова наклонился вперед, прижимая руку к боку, как будто боль все еще не давала мне возможности выпрямиться (впрочем, почти так оно и было), и ухватился за ножку стула. Это был современный садовый урод из сварочной стали, так что он оказался вовсе не таким уж тяжелым. Я даже слегка удивился, насколько он легок, когда размахнулся и обрушил его на голову Круза.

Конечно, металл есть металл, так что наступила очередь Марти рухнуть на пол, что он и проделал с крайне удивленным видом. Он долетел до задней стены. Приземление сопровождалось отвратительным воплем, который, признаюсь, доставил мне немалое удовольствие. Упав навзничь, он замер, физиономия его выражала полное равнодушие к окружающему миру.

Пора, подумал я, осушить тот стаканчик, который он так мне и не предложил. А посему я налил себе пальца на четыре коньяка «Наполеон», и мое самочувствие заметно улучшилось.