— Вы то и дело твердите о лояльности, — пробормотал он. — Я отношусь к Анджеле весьма лояльно, на триста процентов более, чем вы полагаете. Даже более, чем считает она сама.

— Руки Хью судорожно двигались, создавая в воздухе сюрреалистическое изображение его преданности, и замерли тогда лишь, когда он плеснул себе на брюки бурбоном.

— Конечно, мне хотелось, чтобы она узнала, что Дарен обманывает ее, но узнала бы не от меня. Вот почему я сразу дал вам сведения.

— Значит, теперь вы можете спать спокойно по ночам, — буркнул я. — Верю вам, старина Хью.

— Вы не понимаете! — с неожиданной напористостью воскликнул он. — Я же хочу помочь вам разыскать их.

Я хочу, чтобы Анджела точно знала, какой проходимец этот Дарен! И если вам удастся вырвать девчонку Байер у него из рук и привезти ее назад, этот сукин сын получит добрый урок!

— Почему вы просто не бросили мне в почтовый ящик открытку с подписью «ваш доброжелатель»? Тогда бы вам не пришлось приезжать сюда и тратить время на все эти разговоры.

— О'кей, Рик, о'кей! Я просто пытаюсь объяснить вам, что я на вашей стороне. Сегодня утром вы спрашивали меня, где вам следует их искать, и я ответил, что в Мюнхене, не так ли? Потому что девчонка там родилась.

— Да, вы назвали мне Мюнхен, — подтвердил я. Спасибо!

— Есть еще кое-что. Может, вы знаете, а может и нет.

Девушка — сирота. У нее есть двоюродный брат, Эрих Вайгель, и уж если она пожелает встретиться с кем-то в Европе, то, разумеется, с ним.

— Где я могу его отыскать?

— В Мюнхене, ясное дело.

— Ну и как это сделать? Встать на углу какой-нибудь улицы и громко выкрикивать его имя, пока он не подойдет?

— Я приготовил вам его адрес, Рик. — Он вытащил из кармана листок бумаги и вручил мне. — Но он, разумеется, будет на ее стороне, вы сами понимаете. Вам необходимо выжать из него всю интересующую вас информацию: как мне кажется, он — ваша козырная карта.

— Спасибо, Хью, — сказал я. — В конце концов, вы, возможно, и в самом деле мой родной дядя.

Он кривовато усмехнулся:

— Я на вашей стороне из-за Анджелы, и вы это знаете. Для меня вы такой же ублюдок, как и Дарен, а это, пожалуй, самое сильное ругательство, которое я употребляю.

— Чем этот Эрих Вайгель зарабатывает на жизнь? — спросил я, не обращая внимания на оскорбление, так как посчитал, что брань Лэмберта — все равно что лай комнатной собачонки.

Хью весело хихикнул:

— С виду Вайгель один из самых устрашающих типов, которых мне доводилось когда-либо видеть. Будучи в Мюнхене, я поспрашивал о нем, но так и не получил вразумительного ответа. Полагаю, что средства на существование он добывает незаконным путем, аморальным и жестоким. Это написано у него на физиономии.

Надеюсь, вы позабавитесь, выжимая из него информацию, старина, а если из Европы вы уже не вернетесь, я брошу пару окурков в ваш плавательный бассейн — за упокой вашей души.

Не знаю, кто придумал бессмертное изречение «Путешествовать значит возвращаться». Когда ты летишь самолетом, то постигаешь всю неприятную суть этого изречения, пристегнув ремень безопасности. Нет, я не нервничаю в самолете, я просто боюсь. Да, статистика права, утверждая, что я в большей безопасности в воздухе, чем посреди собственной гостиной. Но пол в моей гостиной не передвигается со скоростью двухсот миль в час на высоте тридцати пяти тысяч футов над уровнем моря без видимых глазу приспособлений, препятствующих падению вниз.

Правда, с моей стороны было бы несправедливо умолчать о том, что в моей гостиной не появляются каждые полчаса соблазнительные стюардессы с различными напитками и яствами.

К тому времени, как я добрался до гостиницы в Мюнхене, я счел странствия Марко Поло истинным втиранием очков. Тоже мне герой! Менее чем за двадцать четыре часа я обогнул половину земного шара, в то время как этому обманщику потребовалась пара лет на спине у верблюда, чтобы обнаружить Китай. В те дни это государство, как и многие другие страны, покоилось на спине у огромной черепахи, и некоторое время я провел в своем номере в отеле, размышляя над тем, куда, к чертям, провалилась эта черепаха. Потом добрался до кровати и проспал не знаю как долго. Чувство времени, а также надежность хронометра были поколеблены моими частыми попытками уяснить судьбу тех девяти часов, которые каким-то непонятным образом были похищены у меня с того момента, как я вылетел из Лос-Анджелеса. Ну как можно быть вчера в одном месте, а сегодня — в другом?

Во всяком случае, когда я принял душ, побрился и оделся, часы в Мюнхене показывали десять утра — время завтрака. Я выглянул из окна и увидел, как со свинцового неба валится большими хлопьями мягкий снег, что полностью соответствовало моим представлениям о зиме в Европе.

Я полистал телефонную книгу, отыскал номер телефона Эриха Вайгеля и попросил оператора гостиницы соединить меня с этим абонентом. В ожидании звонка я держал пальцы скрещенными, загадав, чтобы Хью Лэмберт так же бойко говорил по-немецки, как я: это означало бы, что Вайгель говорит по-английски, иначе они бы друг друга не поняли.

— Вайгель, — произнес мне в ухо холодный ясный голос.

— Меня зовут Холман, — сообщил я. — К сожалению, я не говорю по-немецки, мистер Вайгель.

— Я говорю по-английски, — отчеканил тот же голос.

— Хью Лэмберт посоветовал мне разыскать вас, когда я доберусь до Мюнхена, — начал я. — Это касается Моники Байер, то есть Брюль.

— Да? — Голос доносился издалека.

— По телефону трудно разговаривать, — решительно заявил я. — Может, мы могли бы с вами встретиться и обсудить данный вопрос?

— Где вы остановились?

— В отеле «Четыре времени года».

— Прекрасный выбор, мистер Холман! У них на нижнем этаже — чудесный бар. Я встречусь там с вами в полдень.

— Большое спасибо! — поблагодарил я. — Я высоко ценю...

Но в трубке раздались гудки.

Я спустился в бар приблизительно в одиннадцать сорок пять, устроился в уютной нише и заказал бурбон со льдом. Минут через десять к столику подошел парень:

— Мистер Холман?

Ростом он был примерно шесть футов два дюйма. Широкие плечи, крепко сбитое тело, светлые волосы коротко подстрижены, мясистый нос, глубоко посаженные светло-голубые глаза, узкий вертикальный шрам подчеркивал ямку на подбородке, очертания рта напугали бы даже могильщика. Как и говорил мне Хью, Вайгель и впрямь выглядел крутым парнем. Элегантность его одежды ни капельки не смягчала неприятного впечатления.

— Не присядете ли, мистер Вайгель?

— Danke[1].