тяжелых пулеметов. Они шли перекатами и задерживали противника, пока пехота и артиллерия переправлялись через Юрюзань. Одиннадцать пулеметчиков Карельского полка: Василий Костюнин, Михаил Рачев, Федор Ушаков, Игнатий Андрюшкин, Василий Яшин, Осип Сумашиц, Иван Володин, Михаил Самодуров, Митрофан Самодуров, Августин Долшно и Арсений Наузин — своим огнем обеспечили благополучный отход бригады Гайлита за Юрюзань, за что впоследствии, — кажется, единственный случай в истории гражданской войны — такой большой группой, — были награждены орденами Красного Знамени.

Сорванными оказались планы подготовки корпуса Войцеховского к наступлению на Уфу. Появление на Уфимском плоскогорье главных сил 26-й дивизии спутало все стратегические планы Колчака. Удар на станцию Яхино вынудил генерала Каппеля начать отход с Аша-Балашовских высот, а потрепанные части корпуса Войцеховского уже не могли быть использованы в качестве фронтового резерва».

А 26-я дивизия неделей позже уже вела бои за переправы через Ай. 13 июля был взят Златоуст. В ознаменование особых заслуг® освобождении Урала 26-й дивизии было присвоено наименование Златоустовской…

Утром — густой туман. По детству знаю: это верный признак, что сегодня пойдет лед. Висячий, раскачивающийся под ногами мост через Юрюзань. Лед уже поднялся, лопнул, чуть сдвинулся и даже нагромоздил в узких протоках перед островом голубоватые заторы. Подпруженная вода стала затоплять окраинные улицы Малояза, и у лесопилки застучали топоры: через потоки навешивали мостики, ребятишкам как-то нужно было возвращаться из школы.

Висячий мост связывает Малояз с деревней Калмакларово. Из этой деревни, говорят, была жена Салавата Амина. Помню, в детстве дед одного из моих школьных калмакларовских товарищей рассказывал, что здесь в четырнадцать лет объявился сын Салавата, спрятанный еще совсем маленьким у верных людей на далеком лесном кочевье незадолго до того, как отца его схватили каратели. И снова исчез неведомо куда, как только стало известно, что ему тоже может грозить опасность быть арестованным.

В четырех километрах отсюда, вниз по Юрюзани, лежит маленькая деревенька Казырбак. В ней сохранилось седло, которое, по преданию, принадлежало Салавату. Старик, подаривший эту реликвию республиканскому краеведческому музею, примерно так поведал историю седла:

— Еще к прадеду моему прискакал всадник. «Спрячь и храни это седло, — сказал он. — Умирать будешь, сыну строго накажи, чтобы хранил. Тот — своему сыну. Придет такое время, придет к нему человек и спросит про это седло, что нужно показать его людям. Вот тогда и отдайте. А человек такой рано или поздно придет».

За Калмакларово на пологой лесистой горе, прямо рядом с дорогой, зияет темнотой пещера-провал. Около провала — памятник, заботливо ухоженный школьниками села Насибаш: в пещере, по преданию, скрывался от преследователей Салават. Гора эта через несколько километров березовых перелесков красной скалой обрывается в Юрюзань. Под скалой в ущелье ревет водопадом речушка Нися. Нися в этом месте и Юрюзань выше ее впадения — своеобразная граница, по другую сторону их теперь — Челябинская область.

Стройные свечи берез по берегам. Зеленые дорожки в еще глубоком снегу по распадкам — их проложили по прошлогодней траве тихие светлые ручьи. Вкрапленные в снег листья берез: снег выпал до листопада. Не зря говорят в народе: «Поздно падает с березы лист — к суровой и долгой зиме». Где-то в этом ущелье поздней осенью 1774 года солдаты из специального отряда поручика Лесковского настигли обессилевшего в глубоких снегах лыжника. Этим лыжником был Салават…

Салават остался верен Пугачеву и в самую трагическую для того пору — в период подавления восстания, когда, почуяв конец, один за другим его стали предавать яицкие казаки, когда башкирские старшины, искавшие в восстании собственных выгод, начали чуть ли не толпами являться к карателям с повинной.

С помощью Салавата пробившись у Верхних Кигов сквозь заслоны карательных отрядов Михельсона, Пугачев, поставив перед Салаватом новую задачу: прикрывать его со стороны Уфы, устремился на север, где ему уже прокладывал дорогу «фельдмаршал» Белобородов, кстати, в прусском походе служивший в отряде Михельсона. Вот что об этом бое писал известный дворянский исследователь Пугачевского восстания Н. Ф. Дубровин:

«Имея при себе значительный обоз с ранеными, больными и артиллерию, Михельсон сознавал, что угнаться за мятежниками ему невозможно… Двигаясь прямым путем через Симский завод на село Богородское и далее на город Уфу, Михельсон надеялся в последнем пункте укомплектоваться лошадьми и боевыми припасами, в которых ощущал великий недостаток».

Салават же, помимо того, что прикрывать Пугачева со стороны Уфы, должен был всячески поддерживать слухи, — чтобы сбить с толку карателей, — что Пугачев со всеми войсками вместе с ним идет на Уфу. Этому поверил даже мудрый Михельсон и предпринял некоторые меры по обороне города. Благодаря этим слухам каратели на некоторое время потеряли Пугачева из поля зрения. Белобородов стремительным ударом занял Красноуфимск, что открывало Пугачеву беспрепятственный путь на Осу.

Салават тем временем боем взял Бирск. Но в Бирске он долго не задержался. Дезориентировав противника, он торопился к Осе, куда вот-вот должен был подойти Пугачев. Тот подошел к Осе 18 июня и сразу же начался штурм крепости.

Первый приступ был неудачен. Во время второго применили предложенный Салаватом метод: обложили стены соломой и подожгли. Так Салават брал Бирск.

Двадцать второго июня Оса пала. В этом бою Салават снова был ранен — в ногу. Но путь на Казань был открыт, и Пугачев устремился в свой отчаянный поход на правобережье Волги, чтобы затем идти на Москву. А Салават, как он позднее сам говорил на допросе, был отпущен домой «для излечения». На самом же деле он был оставлен Пугачевым в Башкирии для того, чтобы сковывать действия карателей, основные силы которых в это время находились еще там.

Поэтому с уходом Пугачева из Башкирии восстание в ней не прекратилось, на что надеялись каратели. Повстанцы даже попытались взять Уфу, как только из нее, поняв уловку Салавата, в погоню за Пугачевым ушел Михельсон. Командование карательными силами вынуждено было отправить в Уфу войска, во главе которых был поставлен князь Голицын.

В начале августа Юлай разогнал башкирских старшин Сибирской дороги, собравшихся «для принесения подданнического повиновения». Многие из башкирских старшин, прежде участвовавших в восстании, теперь стремились загладить свою вину перед правительством поимкой Салавата. Например, полковник Кожин в конце августа сообщал уфимскому воеводе, что старшина Алибай Мурзагулов, «теперь обратившись в прежнее повиновение, с наряженными им башкирцами до двухсот человек намерение имеет итти для поимки известного злодейского начальника Салавата».

Салават обосновался в родных местах — в деревне Ерал недалеко от Симского завода. Он снова попытался взять штурмом Катавский завод, теперь уже хорошо укрепленный и имеющий гарнизон. Салават стремился взять его без кровопролития. Он