Там на стене висел портрет леди Макбет, а под ним цитата: «Прочь, проклятое пятно!» Я не знаю, мистер Харрис, знакомы ли вы с Шекспиром, но, если вам интересно – леди Макбет сокрушалась не из-за прыщика на подбородке. Я таращилась на окровавленные руки леди Макбет, и мои собственные руки ужас как дрожали.

– Ну полно, полно. Посиди тут спокойненько. И не волнуйся – мы никуда не торопимся, – участливо приговаривала миссис Макклин. Интересно, она это всерьез? То есть я буду сидеть за ее столом со стопкой тетрадок до скончания времен и мне полегчает? Я терпела из последних сил, а она похлопывала меня по руке, требовала, чтоб я дышала, уверяла, что я молодец, храбрая девочка и что ей ужасно жалко. Будто не я, а она виновата в том, что тело его лежит в гробу.

Вот это страшнее всего – знать, что он под землей. С распахнутыми глазами. Карими глазами, так хорошо мне знакомыми. Они вглядываются в мир наверху, но не могут его разглядеть. Рот у него тоже открыт, словно выкрикивает правду, но ни одна живая душа не слышит. Иногда я даже вижу его ногти – окровавленные, обломанные. Он выцарапывает на крышке гроба слова – длинное объяснение того, что произошло 1 мая. Никто никогда не прочтет его под землей.

Но знаете, мистер Харрис, эти письма могут помочь. Быть может, я буду рассказывать, рассказывать вам эту историю, и слова на крышке гроба начнут потихоньку стираться, пока не пропадут совсем. Его ногти заживут, и он сложит руки на груди и, наконец, закроет глаза. А потом приползут черви и примутся за его плоть, но это станет лишь облегчением, и его скелет улыбнется.

Ну, да ладно. Вернемся к прошлогодней истории. Надо вам рассказать, что было дальше, после родительской перепалки из-за дедушки. Они старательно делали вид, будто ничего такого не произошло, но напряженность-то осталась. Да еще какая, хоть ножом режь. Что, вероятно, было бы проще, чем разрезать стейк у меня на тарелке. Раньше мама никогда не портачила с едой, а тут все было пережарено-переварено. Надеюсь, вы не считаете меня неблагодарной. Вам небось тюремная еда до чертиков надоела – все каша да каша, как мне кажется. Я в мюзикле «Оливер!» видела. Стражники-то сами небось пиццу лопают, прямо перед вашей камерой. А запах-то до вас долетает, и у вас, у бедняги, слюнки так и текут, и вы еле сдерживаетесь, чтоб не запеть «О, чудо-еда» с акцентом кокни.

Если вас это хоть капельку утешит, в тот вечер мамина стряпня была вовсе не чудо – мы уже через пять минут поставили крест на стейке.

– Почему я раньше не видела дедушку? – вдруг жестами спросила Дот.

Папа взял свой бокал, но не отпил ни глотка.

– Ты его видела, солнышко, – отозвалась мама. – Ты просто не помнишь.

– А он мне понравился?

– Ну… ты была еще слишком маленькой, чтобы иметь свое мнение.

– Он выздоровеет?

– Мы надеемся. Хотя сейчас ему очень плохо.

– А завтра ему станет лучше? Или послезавтра? Или послепослезавтра?

– Прекрати задавать дурацкие вопросы, – пробормотала Соф. Дот (она у нас учится читать по губам) озадаченно уставилась на нее. – Прекрати задавать дурацкие вопросы! – нарочно еще быстрее затараторила Соф.

– Софи… – строго обронила мама.

– Дедушка выздоровеет, детка, – жестами ответил папа. Руки у него медлительные, неловкие. – Он в больнице, но ему не хуже.

Мама обняла Дот за плечи, уткнулась носом ей в темя.

– Не переживай.

– А я тоже переживаю! – вдруг объявила Соф. – Ну, там, а вдруг он умрет или типа того?

– Не драматизируй, – вздохнул папа.

Я глянула на напольные часы. До начала вечеринки сорок пять минут. Я принялась насвистывать. Вообще-то обычно я не свищу. Мама проводила меня подозрительным взглядом, когда я понесла к раковине свои тарелки. Кафельный пол холодил босые ноги.

– Куда ты? – поинтересовалась мама.

– Собираться, – ответила я, не смея поднять на нее глаза.

– Куда?

Я бросила в воду нож с вилкой и внимательно следила за пузырьками.

– На вечеринку к Максу.

– На вечеринку? – изумилась мама. – На какую еще вечеринку, Зои?

Я резко повернулась:

– Папа разрешил мне пойти!

Мама свирепо вскинула глаза на папу, а тот подобрал пальцем кетчуп на тарелке, облизал его.

– Она же хорошо вела себя весь день.

На такое я и надеяться не могла. Еле удержалась, чтоб не кинуться его целовать.

– А мне ты не собирался хоть словечко об этом сказать, Саймон?

– Я что, должен обсуждать с тобой каждое свое решение?

– Ах, вот как, значит, у нас теперь будет? – вспыхнула мама. – Ты будешь принимать решения – смехотворные решения, касающиеся всей семьи, не учитывая…

Папа побагровел:

– Не заводись, Джейн! Не перед девочками.

Мама шумно выдохнула, но примолкла. Я двинулась к кухонной двери, а Дот в это время взяла стручок зеленой фасоли и метнула его на тарелку на манер копья.

– Золотая олимпийская медаль! – объявила она (жестами, конечно). – И золото в толкании ядра! – Дот метнула морковку. Та отскочила от локтя Соф и угодила в солонку.

– Мам, скажи ей! – заныла Соф.

– Девочки, прекратите! – прикрикнул папа.

– Опять я виновата, да? – вспылила Соф.

– Оставь, Соф, – вмешалась мама.

– Это несправедливо! – воскликнула Соф, вскинув вверх руку, и при этом ненароком задела стакан. Стакан покатился по столу, заливая все вокруг черносмородиновым соком. Папа чертыхнулся, мама кинулась за полотенцем.

– Так я пошла? – осведомилась я.

– Нет! – рявкнула мама.

– Да! – в ту же секунду отчеканил папа.

Они гневно пожирали друг друга глазами, а капли черносмородинового сока тихо капали на пол.

– Прекрасно! – процедила мама. – Но учти, в одиннадцать я тебя забираю.

Пока мама не передумала, я вылетела из кухни и галопом помчалась к себе в комнату. Там, конечно, был полный порядок – мама приучила. Одежда аккуратно развешана в шкафу, на пурпурном одеяле – ни морщинки. Лампа того же пурпурного цвета точнехонько посередине ночного столика, все до единой книги на полке в изголовье кровати смотрят корешками в одну сторону. Только на письменном столе кавардак – страницы из Биззл Бэззл-бога рассыпаны по всей столешнице, доска для заметок сплошь заклеена стикерами, исписанными подробностями характеров героев и поворотов сюжетной линии.

Никогда в жизни я еще так быстро не собиралась – просто натянула черные джинсы и майку. По-хорошему следовало бы вымыть голову, но, мистер Харрис, не было же времени. Кое-как завязала волосы в хвост, вдела сережки: ничего особенного, ничего девчачьего – простые серебряные кольца. Потом сунула ноги в туфли без каблуков, выскочила из комнаты и запрыгнула в папину машину.