Полученной сегодня зарплаты за март — конверт из коричневой бумаги лежал во внутреннем кармане пиджака — с трудом хватит на продукты, оплату кредита, счетов, невроксана и сиделки. Сергей влез в долги. Не случись чуда, а ждать его было неоткуда, он не сможет рассчитаться. Не было и надежд на выдающуюся карьеру. Надеялся на пост главы департамента, но кризис и хватающие зубами за пятки молодые выпускники финансовых институтов заставляли радоваться повышению до начальника отдела.

Когда ему было двадцать семь, он ждал от жизни чего-то хорошего, и вот прошло десять лет, и он, оглядываясь назад, думал, что тогда и было хорошо. Было ли? Не будет ли он в сорок семь так же смотреть в сегодняшнюю свою маету? Или до какого-то раздела земного времени человек живет несбыточными надеждами, а после — тоской по упущенному? Так ради чего все? Зачем терпеть такую боль, Сереженька?

Может, правда, уехать из этого города, от скопившихся в нем злобы и нерва? Отрастить бороду, ходить босиком за плугом? Все бред.

После проспекта Андропова дорога очистилась, и Сергей успокоился. Человек слаб, думал он, а Москва его дразнит. Нам бы о людях думать, а не о «Хаммере». Скромности нет. Превратились в организм, который жрет и гадит, так нельзя, наверное.

Вот я убедил себя, что сволочи рулят миром, и сам стал злым. А надо наоборот, поступать по-доброму, каждый день, и добро пойдет от тебя к другому, а от него — дальше, и будет меняться вся картина.

Мысль приободрила Сергея, и он расправил плечи, и улыбнулся, словно понимание добра уже стало первым добрым поступком. Он так увлекся смакованием своей внезапной праведности, что проскочил мимо старого «Фокуса», мигающего аварийкой на обочине. Рядом с машиной, у красного отражающего треугольника, косо поставленного на асфальт, махал проезжим паренек лет восемнадцати. Проскочившим машинам он отвешивал вслед насмешливый поклон: казалось, ничто не может испортить ему настроения, ни холодный апрельский дождь, ни равнодушие людей.

Сергей притормозил так резко, что качнуло вперед, а водитель сзади, объезжая, обдал его возмущенным сигналом. Вот и первый добрый поступок, подумал Сергей и медленно поехал к «Форду» на задней передаче. Повернув голову, уперев руку в бок пассажирского сиденья и упиваясь своим благородством.

Разглядел водителя «Фокуса» — черноволосый, улыбчивый кавказец в модных узких джинсах и короткой кожанке. Он подпрыгивал на месте — от радости и чтобы согреться, — и показывал Сергею кулак с оттопыренным большим пальцем, одобряя его поступок. Сергей опустил стекло — парень склонился к окну.

— Здравствуйте, — акцент легкий, горский, певучий, — я приехал, похоже… Колесо спустило, запаски нет, как обычно, короче. Выручите?

Он сразу располагал к себе — молодостью, улыбкой, обаянием. Такого друга хотят мальчишки, о таком парне мечтают девушки.

— Не вопрос, — в предложенной шутливой тональности ответил Сергей и тоже улыбнулся, как вдруг задняя дверца его машины открылась и хлопнула, впуская в салон человека, и с ним — холод:

— Так, сучок, сейчас вперед и налево на повороте, поехали!.. Едем, сука, не стоим! — взвизгнул новый пассажир и упер в шею Сергея холодное железо.

Пистолет, понял Сергей, послушно трогая. Он приставил к моей шее пистолет. Сергей не ощущал страха, только недоумение, не веря, что все происходит на самом деле: он словно смотрел кино про этот момент своей жизни. В зеркале заднего вида заметил, как следом тронулся «Форд».

— В парк съезжай… В парк, пидор, съезжай, бля!.. — Сергея ткнули дулом в шею, и он медленно съехал в парк, проехал двести метров и свернул на кочковатую грунтовку, уходящую в лес двойной извилистой колеей.

Я читал про эти банды, отрешенно думал Сергей. Они воруют машины — странно, что позарились на не слишком престижный «Пассат», обычно работают по машинам дороже. Или это недавняя банда, набивают руку? Точно, молодые оба. В любом случае, машина застрахована, а меня трогать они не будут, какой им смысл (резать мне голову бить в висок гаечным ключом чтобы потом написали в протоколе про тупой предмет душить ремнем сзади упираясь коленом в спинку сиденья).

Проехали дальше — колея стала уже, заросла, и машина тронула днищем бугор между вдавленными в землю колесными следами. Этот район бирюлевского парка называли «за трубами». Сюда редко кто ходил днем, а вечером увидеть здесь человека было чудом. По крайней мере, человека, от которого не хочется удрать.

Сзади приказали, и Сергей остановился. Они оказались на небольшой лысой поляне, заваленной мусором, ограниченной с одной стороны пепелищем и свалкой, с другой — бомжовской хижиной из крошащихся по бокам стружечных плит.

В заторможенном состоянии, словно наблюдая за собой со стороны, Сергей вышел из салона, подняв руки. Ситуация была настолько нелепа, что не могла случиться с ним, Сергеем Крайневым, тридцати семи лет, мужем и отцом. Он этого не заслужил. Он все делал правильно. Человек сзади вышел следом. Сергей повернулся к подъезжающему «Форду» и смог рассмотреть грабителя.

Им оказался невысокий костлявый парень не старше двадцати в утепленном спортивном костюме с адидасовскими полосками и надвинутой на брови кепке. Из «Фокуса» вышел черноволосый. Встретившись с Сергеем взглядом, пожал плечами, извини, мол, и полез в «Пассат», чистить бардачок.

Адидас выпрямил руку, и пистолет посмотрел в глаза Сергея страшной черной дыркой. Это был самодельный револьвер с коротким дулом, какие сотнями делали в подпольных мастерских для чеченских войн.

— Ты, че, сука, пялишься, — тихо и зло, гнусавым блатным распевом затянул Адидас, — че, тварь, вылупился…

Черты его лица были мелки, и само лицо было маленьким, мышиным. Сергей рассмотрел острые пеньки сгнивших зубов. Адидас шагнул вперед. Пистолет в его руках задрожал, и на Сергея пахнуло дешевой водкой и нечистым телом.

Кто-то ждал их в шалаше, кто-то третий. Сергей почуял метнувшуюся за спиной тень, но не успел повернуться, как что-то тяжелое и сокрушающее обрушилось на его затылок, в глазах помутилось, он упал на колени, успев выставить руки в колющую щебнем землю и охнув от боли.

Кто-то — Сергей ощущал лишь руки — схватил его за волосы, дернул назад и наградил мощным ударом в шею, от которого Сергей прокусил язык и не смог дышать, и мир зашатался и затрясся вместе с ним. Его еще ударили, и он упал, и валялся на земле, пока Адидас торопливыми ловкими движениями обшаривал его карманы. Вытащил книжечку с правами, тряхнул ею, пролистывая, и отбросил. Полез во внутренний карман пиджака, справа, где лежал бумажник и конверт с зарплатой.

Весь во власти боли, стыда, неправильности и в то же время неизбежности происходящего, Сергей вцепился в руки Адидаса:

— Нет… Не надо, стой…

Адидас стал подниматься, выдирая руки, и Сергей вместе с ним. Он услышал звук замаха сзади, и в ухо с силой кувалды влетел кулак. Сергей отлетел к машине, стукнувшись о крыло, и наполовину перестав ощущать себя. В голове звенело. Он понимал, чем все закончится, но не мог этого принять. Он боялся, что будут опять бить, но не хотел отдавать деньги и поднимался. Его еще ударили — по печени, и в живот, удары были мощными, и Сергей перестал сопротивляться.