Когда она, глядя на меня глазами, полными слез, меня обнимает — то кажется беззащитной принцессой. Но стоит освободиться от ее объятий, как я понимаю, что побывал в тисках мощного гидравлического пресса весом в пару тонн, и удивляюсь, что ребра у меня целы.

Примерно так же я чувствую себя, когда мама осваивает на мне, как на подопытном кролике, новые приемы массажа. Я тогда удивляюсь, как это к ней еще ходят клиенты. Неужто в Париже столько садомазохистов?

Сперва я съедаю хлеб с вареньем, потом выпиваю стакан молока. Сижу за столом. Солнце освещает кухню через застекленную дверь, ведущую в сад. Чудесный денек. Мама, по своему обыкновению, стоит. Она садится, только когда мы завтракаем или ужинаем, и еще — если ее заставляет папа. Она что-то говорит мне, потягивая морковный сок. И нисколько не интересуется, слушаю я или нет. Ей плевать. А я и не слушаю. Я читаю газету, которую папа оставил утром на столе, уходя на работу.

Однажды в этой самой газете я прочел, что моего кумира Майкла Джексона вдохновил на создание знаменитой «лунной походки» какой-то французский мим. Хлеб с вишневым вареньем выпал у меня из рук, и я даже не взглянул, какой стороной он упал на пол. Я оставил маму с морковным соком и дальше повествовать о своей жизни, а сам стремглав понесся к себе в комнату — нарыть о миме побольше информации.

Помню, что первым делом занес свое открытие в зеленую тетрадку, потому что сразу решил, что новость необычная, хотя она легонько потеснила Майкла с пьедестала — я-то считал, что он сам такое придумал.

Я включил свой комп и пустился в блуждания по интернету, как заправский детектив. Всего несколько кликов — и я наткнулся на «Ютьюбе» на фрагмент черно-белого ролика «Шаги против ветра» и увидел мужика с белым лицом Пьеро, тощего как прутик, по имени Марсель Марсо, который сражался с воображаемым шквалистым ветром.

Дальше — больше: нашлись комментаторы, которые утверждали, будто такая техника была подражанием «Ходьбе на месте» Этьена Декру — старейшины мимического искусства. Ролик за роликом, веха за вехой на пути моих изысканий, уводивших вглубь времени, и я понял, что Майкл Джексон не придумал ничего нового. Поначалу я считал его изобретателем хотя бы скользящего шага назад, потому что, в отличие от короля поп-музыки, французским мимам поневоле приходилось маршировать на месте: попробуй-ка сдвинься хоть на шаг на маленькой площадке под ослепительным светом юпитеров — сразу выпадешь из объектива телекамер, и для тех лет (1961 год) их мастерство само по себе уже было нехилым достижением. Но потом я наткнулся на видео 1932 года (!!!), где один афроамериканец по имени Кэб Кэллоуэй идеально двигался «лунной походкой», какую пятьдесят лет спустя повторит Майкл Джексон во время первого исполнения «Билли Джин», и окончательно убедился, что не король поп-музыки ее выдумал. Вот, как оно бывает: иногда уверен, что знаешь все доподлинно, а потом оказывается, что на самом деле все было совсем по-другому.

Видео 1932 года выложил некто castorkavlinsky27 — я решил, что поляк: и по фамилии и по тому, что в комментарии слова на «-ски» и «-вич» так и кишели; он же давал интернет-ссылку на обучающую программу, подробно объяснявшую, как самому научиться ходить «лунной походкой».

Еще пять минут назад, или за сто пятьдесят ударов сердца до этого, я знать не знал ни о Кэбе Кэллоуэе, ни о миме Марсо, а сейчас — уверен, что точно так же поступили все 34 890 256 жителей Земли, успевшие до меня посмотреть этот ролик, — я стою перед зеркалом и стараюсь пройтись «по-лунному», вырабатывая свою персональную и современную версию. Про себя я окрестил ее «походкой мудака, наступившего на собачью какашку и пытающегося ее стереть».

И правда, войди ко мне в эту минуту родители — они бы точно подумали, что по дороге с работы я вляпался в дерьмо и теперь старательно оттираю микропористую подошву о палас.

Немного подергавшись стоя на месте, я понял, глядя на себя в зеркало, что мне с моим-то весом никогда не скользить так воздушно, как мой кумир.

Вес у меня не чрезмерный, даром что шея и некоторые другие части моего тела развиты хорошо, и все же долго стоять на цыпочках с моим весом я не могу, а это условие sine qua non[2] — без него никакой лунной походки не получится.

Я расстроился и в то же время заинтересовался, снова уселся за компьютер и загуглил слово «вес». Методично, как генерал, готовящийся к неизбежной войне, я изучил одну за другой все статьи, выскочившие на первой странице. Историю борьбы с излишним весом в «Википедии», диеты Дюкана, Монтиньяка и других, питание тяжелоатлетов на Олимпийских играх… Слово «вес» обрастало значениями, присутствовало в различных реальностях.

Я бы мог ввести в поисковик ключевые слова «дополнительная хромосома вес норма», но родители — а они послеживают за моими интернет-изысканиями, хоть я и удаляю большинство из них — меня бы не одобрили. Просто вес — нейтральное понятие, оно не привлечет излишнего внимания.

И я сделал второе наиважнейшее открытие в этот день: наш вес меняется в зависимости от нашего географического положения на Земле.

Ошарашенный, я немедленно записал свое открытие в зеленую тетрадь.

А нашел я это на сороковой странице. Большинство людей ограничиваются результатами первой страницы, но они очень удивились бы тому, что можно прочесть на остальных. Чем дальше — тем интереснее: находишь такое, чего никто не знает. И, как видно, не хочет знать. А ты роешься, как старьевщик, который раньше всех пришел на блошиный рынок и нашел сокровище.

Попавшимся мне сокровищем оказалась научная статья некого Пола Райта, переведенная на французский. В ней рассказывалось об удивительном эксперименте. Несколько месяцев назад три американских физика отправились в кругосветное путешествие, взяв с собой садового гномика, примерно такого, как в фильме «Амели», чтобы доказать, что сила земного притяжения меняется в зависимости от местонахождения на земном шаре. На каждой остановке физики взвешивали садового гнома на одних и тех же ручных весах — и каждый раз, против всяких ожиданий, оказывалось, что вес значительно различался. 308,66 в Лондоне; 308,54 в Париже; 308,23 в Сан-Франциско; 307,8 в Сиднее и 309,82 на Южном полюсе.

Я быстренько прикинул в уме и сообразил, что легче всего гном был в Австралии, — а затем сделал вывод, что мне непременно нужно переехать в Сидней, где мне было бы легче, чем в Париже, научиться «лунной походке» или «шагать против ветра».

Помнится, я стал тогда мечтать, что найду на Земле местечко, где лишняя хромосома будет не так заметна. И представлял, что заживу там с нормальным телом и головой и буду счастлив до самой смерти, которая наступит совсем не скоро.

Вечером мы сели ужинать, и я объяснил, почему мне хочется, чтобы мы переселились в Австралию. Мама улыбнулась мне по-матерински ласково, как имела обыкновение улыбаться, когда я сморозил глупость. А папа вонзил вилку в дымящуюся картофелину и резко мотнул головой в знак решительного отказа. Но мама послала ему убийственный взгляд, он вздохнул и сказал, что как государственный служащий имеет право просить о должности за границей. Я заставил его пообещать, что он подумает об Австралии. Мама поцеловала папу, и я догадался, что его обещание не стоит воспринимать всерьез.