— Арнольд, вот что… Надо встретиться. Втроем. Ты, я и Глушак. Он тоже пострадавший. И влетел, думаю, больше всех нас.

— Ox, от него только шум, — поморщился Арнольд.

— Пора мириться нам всем. И вместе бороться. Или я не прав?

— Поглядим, — без особого воодушевления произнес Арнольд, отлично помнивший, как рассыпалась фирма «Восток», как разошлись они с Глушаком. Разве забудешь, если до сих пор справа ноют сломанные ребра.

— Надо людям прощать, — сказал Плут. — Тем более действительно, влезли мы в эту историю все втроем. И разгребать надо попытаться тоже сообща…

— Хорошо. Забиваем стрелочку. Ты организуй, Плут. Я с Глушаком сам говорить не хочу. Не правильно поймет.

— Да все он поймет правильно. Он хоть и с придурью, но когда надо — все понимает.

— Решили, — кивнул Арнольд.

Он отключил радиотелефон и протянул черную трубку Лене.

— Нет, ты посмотри, что гамадрилы творят! — Полковник Гринев хлопнул волосатой ручищей по газете с такой силой, что если бы этот удар достался субтильному редактору газеты «Трезвый взор», то отправил бы его в реанимацию.

— Опять тебя поминают? — с усмешкой поинтересовался Ушаков.

— Ничего, — потряс пальцем Гринев, и очки его яростно сверкнули, поймав из окна солнечный зайчик. — Завтра же будет еще один иск в суд. Я этот голубой бордель прикрою! Я ему устрою!

Война эта шла уже не первый год. Но в последние месяцы обе стороны растеряли остатки приличий. Эдуард Зарецкий, тридцатипятилетний неопрятный очкарик — главный редактор «Трезвого взора», газеты желтее желтухи и ведущий примерно такой же направленности и качества телепередачи «Горизонт» на областном телевидении а заодно депутат областного собрания и самый известный голубой в городе, сцепился не на жизнь, а на смерть с Гриневым. Конфликт давно перерос рамки обычного выяснения отношений между журналистами и представителями власти. Сыщик и редактор ненавидели друг друга отчаянно. А чему удивляться? Один втихаря подкрашивал перед зеркалом губы, строчил развязные статьи по заказу криминалитета и сделал свою газету рупором местной братвы, при этом был страшно жаден до денег и стыд свой растерял в таком далеком детстве, что ныне не мог и вспомнить, что это слово означает, а кроме — того, любил себя прямо космической любовью, с болезненной мнительностью следил за своим здоровьем. Другой был кобелем в лучшем смысле этого слова, в прошлом девушки падали ему в объятия одна за другой, но форму не растерял и до сих пор. И всю свою жизнь «давил сволочь», как сам выражался, жил впроголодь, на нищенскую милицейскую зарплату и не жалел ни себя, ни других. Так что понятно, почему их трясло при виде друг Друга.

Эта война давно стала забавой для всей области. В интервью по телевизору Гринев рычал, что голубые в городе жить спокойно не будут, даже если они и депутаты. А Зарецкий в каждом номере перечислял замученных Гриневым невинных людей.

— «Убийца в серой шинели», — процитировал Гринев, снова хлопнув ладонью по газете.

— Это про тебя? — спросил начальник уголовного розыска.

— А про кого еще?

На этот раз Гриневу припомнили, как пять лет назад он застрелил при задержании рэкетира Мишаню Косого, державшего в ежовых рукавицах весь Ленинский район и. пытавшего бизнесменов в сырых подвалах.

— Оказывается, тот гад был ангелом небесным, а я ему пистолет в руку сунул после того, как по пьяни застрелил!. У, педрила очкастая! — прорычал Гринев.

— Ладно, береги нервы.

— Я ему устрою…Я…

— Четыре часа уже. Пошли кофе выпьем, — предложил Ушаков.

У Ушакова было пониженное давление, и он по привычке поднимал его чашкой-другой крепкого кофе. Армен, хозяин небольшого кафе-павильончика «Береза» напротив «серого дома» — семиэтажного, давно не крашенного здания областного УВД — готовил на углях прекрасный кофе по одному ему известному рецепту.

В павильончике было малолюдно. Парочка студентов цедила кока-колу, трое кавказцев как-то уныло давили бутылку с коньяком, закусывая его шоколадом. За стойкой скучала миловидная барменша. Она лучезарно улыбнулась посетителям, и тут же из кухни вынырнул Армен.

— Здравствуйте. Давно вас не было! — воскликнул он.

— Ты скажешь. Всего-то три дня, — возразил начальник уголовного розыска.

— Три дня, да, — цокнул Армен. — Я и говорю — давно. Наше фирменное?

— Как всегда.

Как всегда означало чашку крепкого кофе Ушакову и кофе со ста граммами водки (безумное сочетание) для Гринева.

Из динамиков магнитофона мягко лилась мелодичная армянская народная песня, под которую Армен, подобно алхимику, колдовал над медной, видавшей виды своей фирменной, наверное, доставшейся по наследству от прадедушки, туркой — в ней он варил кофе только для дорогих гостей. Вскоре кофе был готов. Ушаков отхлебнул и прижмурился от удовольствия. Да, три дня отказывать себе в таком удовольствии — это долго. Но так получилось, что три дня было не до этого. Активно, порой как простой опер, расследовал он убийство сигаретчика. Для проведения первоначальных оперативно-розыскных мероприятий он задействовал всех, кого мог — даже курсантов Полесского юридического института МВД. Опросили жильца каждой квартиры в окрестностях, восстановили по минутам последний день Сороки. Составили скудный фоторобот подозреваемых — их видел один свидетель, когда они бежали с места убийства. А дальше все застопорилось. Дело начало привычно вязнуть.

Главный вопрос, который сейчас стоял перед следственно-оперативной группой, — кому выгодна смерть Сороки? Должен быть мотив — без мотива киллера не наймут. Ушаков напряг нескольких уважаемых в блатном и коммерческом мире людей, и пошла некоторая информация. Постепенно стали вырисовываться версии. Одна из них — дельца застрелили, потому что он ввязался в какую-то крупную аферу, связанную с поставкой из Германии в область сигарет. Вторая версия — это очередная кровавая головомойка в рамках войны за квоты. Прошлогодние аукционные торги, на которые выставлялось право беспошлинно ввезти в Россию миллиард девятьсот девяносто миллионов сигарет, вылились в отстрел в общей сложности четверых сигаретчиков. Тогда Ушаков, грешным делом, посчитал, что стрельба не затихнет, пока не лягут в могилу основные фигуры воюющих сторон, — такая вероятность была очень реальная, поскольку слишком дорогостоящие интересы были затронуты. Однако неожиданно разборки затихли, определенно не без помощи извне, из дорогой столицы — золотой Москвы. Но далеко не по всем счетам было тогда уплачено. А Сорока являлся одним из тех, кто тоже хотел поживиться за счет квот на беспошлинный ввоз сигарет.

— Мне все-таки кажется, что Шамиля это дело. — Гринев хлопнул стопку водки, крякнул и потянулся к кофе-запить.

Шамиль Зайнутдинов — главный бандит Полесской области, табачный воротила, владелец развлекательного центра «Золотой шельф» и совладелец фешенебельной валютной гостиницы «Континенталь» — как нельзя лучше подходил на роль заказчика всех заказных убийств, происходящих в городе, потому что везде, где только можно, он протоптался своими грязными сапогами. Во всяком случае, он был одной из сторон в войне за квоты, вот только, как всегда, доказывать это нечем. Чтобы привлечь к ответственности за заказное убийство, нужно вытащить на свет и представить перед судьями всю цепочку — заказчик-посредник-исполнитель, а это удается редко. Поэтому Шамиль на свободе. И поэтому Ушаков только матерится про себя, заслышав это имя.