— Ты брат Ситалка.

— Ну и что? Терес не захотел делить царство между нами. Ситалк меня обскакал.

Перикл развел руками.

— Ты — и раб?

Уставившись на фракийца, властно приказал:

— Рассказывай!

Спарадок закусил губу.

— Плыл в Афины, но в Миртойском море попал в шторм. Корабль потерпел крушение… Выжили несколько человек. Неделю мы сидели на голой куче камней, пока нас не сняли фасосские пираты. Они не стали разбираться, кто мы и откуда, — продали перекупщикам рабов, те отвезли нас на Хиос. Потом меня купил хозяин афинского эргастерия… Я бежал. Укрылся в Пирее, хотел пробраться на корабль, который плывет в Византий или Геракл ею. Дальше вы знаете…

— Почему ты покинул Фракию?

— Долгая история.

— Ничего, у меня есть время, — Перикл недовольно дернул головой.

— Тогда начну сначала… Отец передал корону мне, но Ситалк с этим не смирился и устроил переворот. Я решил, что не буду проливать кровь одрисов. Мы заключили мир. Он отправил меня на Стримон к бизалтам, нашим союзникам… Теперь мы с ним снова враги.

— Причина?

— Ситалк не простил мне чеканку монет, решил, что я готовлю восстание… Это моя ошибка.

— А ты готовил?

На скулах Спарадока заиграли желваки.

— Сейчас это неважно.

Перикл поскреб щеку.

— В общем, так… То, что ты брат Ситалка, у тебя на лбу не написано. Я подумаю, как это проверить. Жить будешь в эргастуле[50]. Тебя будут хорошо кормить и выпускать на свежий воздух. Но если соврал — берегись…

День спустя из десяти городских ворот во все стороны разбежались скороходы. До конца месяца антестериона по дорогам Аттики к Афинам тянулись фракийцы — метеки[51], рабы, вольноотпущенники.

Демархи получили приказ без проволочек направлять всех фракийских мужчин, записанных в реестр, в афинский булевтерий[52], выдав каждому дорожное пособие.

Перикл решил не посылать гонцов на Кикладские острова и к берегам Ионии — время дорого…

Наступил элафеболион[53].

Когда Перикл вошел в зал заседаний булевтерия, фракийцы поднялись с мест.

— Вы меня знаете?

— Знаем! Знаем! — зашумели делегаты.

Гул голосов отражался от стен из паросского мрамора.

— У меня к вам нет претензий, — гремел с подиума Перикл. — Ваша судьба в руках демархов. Тех, кто честно трудится и платит подати, мы уважаем, им открыт путь в наше общество. Среди вас есть рабы, но таков закон: вы пошли на нас с оружием в руках и теперь за это наказаны. Но я собрал вас не для того, чтобы рассказывать то, что всем и так известно. Посмотрите внимательно на этого человека и скажите, кто он.

На подиум вышел чубатый мужчина.

Зал ахнул:

— Спарадок!

И вдруг начал скандировать:

— Залмоксис! Залмоксис!

Перикл сначала растерялся, но потом вспомнил, что это имя верховного божества фракийцев. Кажется, они называют его богом медведей. Варвары подтверждали, что назначение Спарадока царем одрисов благословил сам Залмоксис.

Внезапно Спарадок поднял руку. Зал затих. Одрис начал говорить по-фракийски. Пританы двинулись к нему, чтобы увести с подиума, но Перикл показал жестом: пусть говорит.

Речь оратора была короткой — всего несколько фраз. Когда он закончил, фракийцы вскинули сжатые кулаки и заревели — словно титаны из Тартара. Пританы не выдержали — выскочили на подиум с обнаженными мечами, окружили Перикла.

Спарадок наслаждался триумфом. Он не переставал улыбаться, даже когда пританы выводили его из булевтерия…

Вечером одрис ужинал в доме Первого стратега. Вилла располагалась на склоне холма Нимф, вдали от суеты эргастериев Мелиты. Когда сюда долетали порывы восточного ветра, со стороны улицы Изготовителей герм[54] слышался стук молотков и ослиный рев. С вершины Акрополя на агору[55] взирала бронзовая Афина Воительница.

Хозяин и гость возлежали в тени портика на кипарисовых клинэ[56]. Домашний алтарь Зевса Геркея во дворе отсвечивал позолотой. В нишах оштукатуренных стен, под карнизом из лесбийских сердечек притаились фигурки олимпийцев.

— Что ты им сказал? — спросил Перикл, когда оба, совершив тройное возлияние, приступили к трапезе. — Я такой рев слышал только в Девяти путях[57] лет сорок назад. Я как раз окончил академию, стал эфебом[58], и меня отправили на границу с Фракией. Вот под стенами крепости и наслушался.

Пообещал, что однажды вернусь в Кипселу.

Первый стратег усмехнулся.

— Ты в это веришь?

— Я верю в Залмоксиса. Все в его руках.

Перикл пристально посмотрел на гостя.

— Насчет Залмоксиса не знаю, а вот у меня на тебя есть виды. Хочу сделать тебя Первым архонтом Пантикапея.

— Боспор? — удивился Спарадок.

Перикл кивнул. Одрис не знал, что сказать.

Все-таки спросил:

— Почему я?

Пришлось начать издалека.

— Видишь ли… Жизнеобеспечением государства занимается Коллегия стратегов. Дел хватает: набор рекрутов, назначение триерархов[59], участие в военных судах, инспекция гаваней… Подвоз хлеба в Афины и снабжение армии и флота — тоже их задача. Забот по горло! Никто из них не рвется в варварские земли: у каждого семья, дети, виноградники, оливковые рощи… Сам понимаешь — мало кто готов бросить обустроенный быт в Афинах, чтобы начать жизнь заново на Боспоре… Я могу приказать, но это значит — нажить врага себе и Афинам. Высылая человека в колонию против его воли, ты обрубаешь его корни. Такой человек меняется, но ты узнаешь об этом слишком поздно — когда он начинает платить дань врагам, а корабли под чужим вымпелом чувствуют себя в гавани города как дома.

Собеседник слушал без интереса, и Первый стратег это заметил. Он знаком приказал виночерпию налить вина в ритон. Выпив, продолжил, но сменил тон. Теперь его слова звучали жестко.

— Ты — моя собственность. Мы оба понимаем, что, как раб, ты обречен на жалкое существование. Особенно после побега. К тому времени, когда ты заработаешь денег на выкуп… если я еще на него соглашусь… тебе будет уже не до царских амбиций.