Ребенок закричал, и Каттер взял его на руки. Тут Чейенн разрыдалась, Каттер попытался и ее взять на руки, но Мартин вызвал полицию, и Каттера вытолкали взашей.

А уж когда Лорд-старший наотрез отказался отменить свои финансовые решения, касавшиеся Мартина, и мир между братьями не был восстановлен, сплетники в Хьюстоне напрочь лишились покоя.

Атмосферу несколько разрядило то, что Каттер переехал на юг Франции, а Мартин и Чейенн Лорд в угоду горожанам разбили в городе на одолженные деньги прелестный парк и в погоне за популярностью частенько закатывали пышные приемы, на которых хозяйка дома неизменно потчевала гостей своими замечательными блюдами, приправленными какими-то особыми острыми травами.

Новый повод для разговоров подала сестра Чейенн — Шэнтэл Вест, которая развелась со своим мужем Джеком Вестом и на лужайке перед домом Лордов соблазнила Мартина. Шэнтэл подлила масла в огонь, распространяя сведения о родословной Чейенн. Вскоре в Хьюстоне не осталось человека, который бы не знал, что прелестная миссис Мартин Лорд, которая умеет выращивать цветы небывалой величины и готовить своеобразные кушания с экзотическими травами, никогда не имела законного отца; а мать ее, бродяжка и колдунья, стряпала для ковбоев и спала с первым попавшимся приглянувшимся ей мужчиной.

Именно Шэнтэл обратила внимание горожан на то, что после каждого приема у Лордов в Хьюстоне теплеет, а деревья расцветают не по сезону; что все гости возвращаются от Лордов взбудораженными; что супружеские пары, за давностью лет забывшие, что такое страстный секс, придя домой, всю ночь занимаются любовью.

Мартин Лорд, у которого была одна цель — переплюнуть популярность своего богатого брата, — не чурался даже дурной славы. Так, например, он нимало не препятствовал своей любовнице трепать языком о скандальном прошлом его жены и о ее сверхъестественных способностях. Тем не менее ему удалось прослыть крупным земельным магнатом, занимающимся к тому же импортом и экспортом товаров. Чейенн же издала пять замечательных поваренных книг на двух языках, что не мешало недоброжелателям утверждать, что ни красота миссис Мартин Лорд, ни изысканность ее манер не могут скрыть дурной крови, текущей в ее жилах; недаром книги этой женщины стали популярны не из-за замечательных кулинарных рецептов, а благодаря тому, что блюда, по ним приготовленные, возбуждали половое влечение.

Лорды жили на широкую ногу — особняк в лучшем квартале Хьюстона, ранчо в Южном Техасе, вилла в горах Акапулько. Несмотря на сплетни, жили они по-царски. До самого конца. Но умер Мартин Лорд банкротом. Даже более того. После него остались прелестная жена, сын Джереми и пять миллионов долларов долга весьма подозрительным и опасным людям по обе стороны границы.

Но самым опасным для Чейенн Лорд был брат ее мужа. И сегодня, в день аукциона, она распорядилась, чтобы ему отказали во входном билете и вообще преградили доступ на торги.

На свою публичную казнь Чейенн надела брючный костюм из черной кожи, облегавший ее как перчатка, и черный же кашемировый свитер. Колье и серьги из настоящих бриллиантов и изумрудов были свадебным подарком ее мужа, единственным за семь лет совместной жизни. Впрочем, ей и не нужны были подарки от него.

У входа в аукционный зал она поздоровалась с друзьями и законной семьей своего покойного отца — Теодорой Вест и Шэнтэл. Хотя последние были холодны, как замороженное шампанское, Теодора выразила Чейенн сочувствие в связи с болезнью ее матери. В тот день, когда нашли труп Мартина, Айвори Роуз разбил паралич, и с тех пор она лежала дома под круглосуточным наблюдением сиделки, услуги которой с трудом оплачивала Чейенн.

Сестры взглянули друг на друга. Как всегда в подобных случаях, каждая увидела в лице другой себя и с негодованием отвернулась.

Чейенн хорошо помнила свое детство в Уэст-Вилле. Между богатой, холодной Теодорой Вест и любовницей ее мужа, веселой разбитной Айвори Роуз, которой было наплевать на ее репутацию беспутной женщины и к тому же колдуньи, существовало скрытое соперничество. Оно распространялось и на их дочек, подзуживаемых матерями. Каждый школьный конкурс, в котором участвовали обе девочки, превращался в сражение между ними, и, когда Чейенн выигрывала, что случалось нередко, Шэнтэл находила какой-нибудь ужасный способ расквитаться со своей противницей.

Но если бы даже их матери не стояли на противоположных общественных полюсах, Шэнтэл все равно ненавидела бы Чейенн уже за то, что та существует. Ее особенно раздражало необычайное сходство между ними. Быть может, потому, что оно не позволяло ей чувствовать себя единственной в своем роде.

Аукцион начался с продажи лошади Мартина, которая быстро нашла покупателя.

— Продана! — воскликнул аукционист в вульгарном желтом галстуке, и все взгляды устремились на побледневшую Чейенн, уязвленную в самое сердце. А когда двое служителей стали разворачивать персидский ковер, еще недавно лежавший в ее спальне, ей показалось, что от нее отрывают кусок за куском, но она и виду не подала. Все происходящее вокруг доходило до нее словно сквозь туман. Неужели этот кошмар никогда не закончится?

— Тысяча долларов — раз! — вдруг долетело до ее слуха.

Всего лишь одна тысяча долларов! Чейенн, сидевшая в первом ряду между своим сыном и телохранителем, вскочила, схватила микрофон и в самых красочных выражениях рассказала, как они с мужем отыскали эту необыкновенную античную вазу. И пока она говорила, присутствующие видели — или им казалось, что они видели, — как в вазе появились и стали распускаться на глазах десятки роскошных желтых роз.

Когда она передала микрофон аукционисту, предложения посыпались словно из рога изобилия, как всегда бывает в подобных случаях.

А Чейенн с засверкавшими глазами села на место, делая вид, что она совершенно спокойна.

Делать вид она умела. Это искусство она постигла за семь лет своего несчастливого брака, блестящего с виду, но унизительного для нее.

Однако после смерти Мартина, точнее, за полгода до нее, когда раздался первый угрожающий звонок по телефону, изображать спокойствие стало труднее.

В тот день магнолия начала терять свои листья. Полностью она обнажилась в день гибели Мартина.

Первый лист пролетел мимо окна, когда Мартин изменившимся, каким-то испуганным голосом говорил по телефону. Трубку он положил в самом мрачном расположении духа.

— Пожалуйста, Мартин, расскажи, что происходит, — взмолилась Чейенн, заметив второй лист, пролетающий мимо окна.

— Не твое это дело, черт побери! — холодно и решительно отозвался он. Листья градом посыпались с магнолии.

— Но ты же мой муж!

— В самом деле? — Он приблизился к ней и с видом собственника поднял ее лицо за подбородок. — В каком это смысле? Я никогда не считал себя твоим мужем, да и ты, полагаю, тоже.

— Почему в таком случае ты не даешь мне развода?

— Потому что ты единственное мое достояние, вызывающее у моего братца зависть. Ну и, разумеется, наш гениальный сын.