Соне казалось, что она сходит с ума. Никто никогда не позволял себе разговаривать с ней в таком тоне о вещах, мягко говоря, не предназначенных для посторонних ушей. Нет, она не была ханжой и часто выслушивала от подруги дельные и ненужные советы. Но то подруги, а то Ветрова.

— Что тебе от меня нужно?! — не поворачиваясь, резко оборвала она сладко-хищный шепот Ольги. — Мои отношения с Геной тебя совершенно не должны волновать!

— Ах, простите, не знала! — Ольга быстро обошла Перову, без предупреждения толкнула дверь туалета, за ручку которой Соня ухватилась несколько мгновений назад, и нацелила в нее злобный взгляд. — У нас уже отношения? Надо же… И как давно у нас отношения, дорогая?

— Не твое дело! — решительно ответила грубостью на грубость Соня, хотя внутри у нее все заныло от собственного непозволительного хамства. — Пропусти!

— Так я и не держу тебя, — Ольга мгновенно стерла из глаз злобу и сменила ее на мягкий завораживающий свет, тут же преобразивший ее лицо, сделав его совершенным. — Ступай, дорогая. Только помни…

«Я не должна ее слушать. Это не ее дело, — твердила себе Соня, перехватывая поудобнее чайник и вновь берясь за ручку двери. — Я не должна позволять навязывать себе никаких ситуаций. Все, я сейчас же уйду и забуду об этом разговоре и о беседе с Геной…»

Ей все это почти удалось. Почти, потому что, желая оставить последнее слово за собой, Ветрова с лицемерной заботой в голосе добавила:

— Гена не так прост, как кажется. Он может быть очень опасен. Ты же не знаешь, при каких обстоятельствах он получил свое увечье…

Она минуты три ждала, что Соня спросит: «А ты знаешь?» Соня не спросила. Тогда Ольга торжествующе изрекла ей уже в спину:

— А я вот в курсе, дорогая. И обстоятельства эти так ужасны, что тебе о них лучше не знать…

Ему было десять лет, когда он научился ненавидеть всех женщин одновременно. Невзирая на то, кем являлась для него каждая конкретная женщина, он ее ненавидел люто и бесповоротно. За мелочность, подлость, виртуозное умение предавать и беспричинно причинять боль. Кем бы ни была женщина, в ней всегда находилось этого добра с избытком. С тех пор минуло более двадцати лет. Он стал взрослым, научился быть сильным, поборол свою ненависть и выковал в себе умение противостоять этому адскому племени. Это нелегко далось ему и пришло не сразу. Много раз он ошибался и позволял самому себе расслабляться и забывать об их подлой сущности, и тогда безжалостное прошлое вновь настигало его, и кошмар возвращался.

Со временем это стало его жизнеутверждающим правилом: никогда и ни в чем не доверяться женщине. Он заработал себе репутацию настоящего Казановы, волка-одиночки, к тому же человека, над которым довлеет страшная тайна прошлого. Что ж, его это вполне устраивало. Женщинам не нужно было долго и нудно объяснять, что именно от них нужно. Все отношения с ними складывались из короткого знакомства, тихого ужина, можно при свечах, можно без них, бурного страстного секса и неизбежного расставания. Редко какой даме удавалось дважды побывать в его постели. Ту, которая побывала бы там хотя бы трижды, он вообще пока не встретил. Так и шло изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Казалось, что так все и закончится в один прекрасный или, наоборот, скверный для него день. Когда он наконец-то умрет, и тогда вместе с ним умрет все то, что продолжало делать его глубоко несчастным. Но судьба снова насмеялась над ним. Она послала ему еще одно испытание. То, которого он страшился и ждал одновременно. То, от которого ему было так больно, что хотелось выть и бросаться на стену, как в далеком детстве. И именно то испытание, миг которого был прекрасен…

Гена стоял в полутемном коридоре и смотрел на узкую спину уходившей от него женщины.

Что он только что сделал?! Как он посмел — слизняк, тряпка — так расслабиться?! Зачем он пошел на поводу у самого себя и у всех сразу?! Он не должен был не только разговаривать с ней, но и приближаться к Соне. А он, мало того, нес еще какую-то околесицу о чувствах и возможном совместном счастье. Какой вздор! Ему ли не знать, что этого быть не может — сразу по нескольким причинам. И причина крылась не только в нем самом и в его комплексах и принципах. Причина была много хуже…

Соня… Сонечка… Девочка… Он не сомневался, что она все еще девочка. И дело было не только в ее физиологической целостности. Дело было в ее душевной нетронутости. Она была настолько чиста, настолько непорочна, что казалось, он видит вполне реальное сияние над ее головой. А как она пахла!.. Боже мой, ни одна женщина, которых он знал, не имела такой чистой белой кожи и такого запаха… Так пахнет роса, пыльца ландыша, так пахнет… его горькая и безнадежная любовь к ней.

Да, он наконец-то набрался смелости признаться самому себе в том, что любит ее. Это было его горе и его беда, потому что чем сильнее он ее любил, тем сильнее ненавидел. Да, да, та самая ненависть, которую он с годами победил, которая отравила ему все его детство, снова вернулась. Вернулась окрепшей и заматеревшей, чтобы окончательно свести его с ума и лишить одной-единственной смелой мечты о счастье.

— Ну что, Геночка, — Ольга Ветрова, которая ждала его возвращения, сразу все поняла — еще бы ей не понять его! — получил от ворот поворот? То-то же, не со свиным рылом да в калашный ряд.

— Замолчи! — заорал он на нее. Заорал, потому что они были одни, при посторонних он такого себе не позволял. — Я тебя просил!..

— Молчу, молчу, — покорно пробормотала она, но глаза смотрели с вызовом и насмешкой. — А ты — все такой же закомплексованный придурок, Гена. Время тебя не лечит…

— Если ты не заткнешься сию же минуту… — его кулаки оперлись о край ее стола так, что побелели костяшки. — Я тебя выкину в окно, поняла?!

— Нет проблем, — обиженно произнесла Ветрова и поспешила выставить на его обозрение свои ноги, будто бы поправляя туфлю. — Далась она тебе, Гена… После стольких баб запасть на эту блеклую девицу… Пойми вас, мужиков…

Гена ей не ответил. Вернулся к своему столу и неловко за него уселся, пристраивая хромую ногу поудобнее.

— Ну, хочешь, я помогу тебе? — Ольга примирительно улыбнулась, сделавшись еще более привлекательной, чем прежде.

— Каким образом? — казалось, он погрузился в изучение отчета, но это была лишь видимость.

— Ну, поговорю с ней… Постараюсь убедить ее…

— Только попробуй! — Гена отодвинул в сторону кипу бумаг и выразительно глянул ей в глаза. — Ты ведь не дурочка, Оленька… Знаешь, чем тебе это может обернуться, так?

Она с минуту молчала, потом кротко вздохнула и молча кивнула ему.

— Вот так-то, детка. И прошу тебя, не лезь в это дело.

Ветрова встала с места, взяла чайник, чашки и, буркнув Геннадию что-то неодобрительное, ушла в туалет. Пробыла она там достаточно долго, а когда вернулась, то без лишних разговоров плеснула ему в лицо водой из чайника.