Наверное, десять минут подождать было невыносимо, пока я доберусь?

Не знаю, с чем сравнить ощущения. Психологи заявят, что нельзя другого человека считать своей собственностью. А своей жизнью — можно? Своим домом, своим Раем? И когда на твоих глазах твой дом кто–то себе присвоить пытается. Как среагируешь?

Иногда кажется, что кроме Юли у меня никого нет. Да никого и не надо.

— Понял. Обидно, что лег.

Насчет остального молчу. Не признаваться же, что Юля кинула меня. Что на улице стою и понятия не имею, что делать.

Вот так вдруг. Мир замирает, я оглядываю его в каком–то тупом ступоре. Она меня бросила. Серьезно?

— Да ничего, переживет. Решили у меня собраться и поддержать его. Подъедешь?

— Почему у тебя?

— Родители на даче. Так что? Юльку бери. Мы для нее газировку купили.

— Она не поедет.

Не видит смысла в общении с этой компанией. Даже если прошу потерпеть.

— Приезжай один. Если надумаешь, то давай. Мы ждем.

Обычно я говорю всегда «нет». Обычно планы на субботу — это Юля.

Юля–Юля–Юлечка. Простыни под нами смятые, горячие. Ее голые плечи, доступные для поцелуев грудь и живот. При мысли, что это сокровище кто–то другой увидит, в горле натуральным образом пересыхает. Как это работает физиологически, хрен разберешь, да и по фигу. Важно то, что я вякнуть ничего не могу. Прокашливаюсь.

— Может, и подъеду. Позже.

— Давай–давай. Не прогибайся под бабские хотелки. Молодой еще, здоровый, буйный.

— Ага.

Забегаю в первый попавшийся автобус, оплачиваю, плюхаюсь на последнее сиденье. Наушники в ушах, взгляд вдаль.

До Захара минут двадцать отсюда. Посижу немного, поболтаем о жизни. Воскресенье перетерплю как–то. В понедельник после учебы сразу в больницу, где подрабатываю. На сутки. Потом опять учеба. Потом спать.

Занять себя максимально плотно, чтобы не двинуться от ревности.

Киваю. Похоже на план.

Музыку слышно уже на первом этаже новой элитной десятиэтажки, а едва я захожу в квартиру Захара, сразу понимаю: поболтать о жизни не получится. Народу — тьма. Смех, слезы, крики, кто–то по углам сосется. У Захара всегда весело. Рай утверждает, что из этой квартиры, не подхватив триппер, не выйти. Что ж, рискнем.

Захар встречает у входа, через секунду в руке оказывается открытая бутылка пива.

— До дна! — кричат парни. — Иначе не пустим!

Выпиваю почти залпом. Холодное, то что надо. Оглядываю гостиную и чувствую, что настроение значительно улучшается.

— Зря тебя Юля отпустила одного. — кричит в ухо Захар и хлопает меня по плечу. — Сегодня с нами столько девчонок... пришли поддержать, — усмехается он и закатывает глаза. А потом подходит к колонке, убавляет звук и орет: — Минута внимания! Знакомьтесь! Кто еще не в курсе? Матвей — охрененный чувак. Умный как Пирогов, красивый как бог, богатый как тварь. Будущий педиатр. Категорически рекомендую.

— Педиатр? — смеюсь я. Впрочем, с остальным решаю не спорить.

Снисходительно кланяюсь навстречу бурным аплодисментам. Богатая тварь сегодня опоздал на автобус и упустил подружку.

— Все, что касается детей, на девчонок действует убийственно. Мы все тут педиатры. По крайней мере, до утра, — заверяет Захар вполголоса, вновь врубив музыку. — Ни в чем себе не отказывай. На втором этаже есть свободные спальни. Мамка клининг заказала на среду. Не будем лишать фирму работы.

Клининг. Вау. Медлю. Это что же делать надо, чтобы потом спецфирма отмывала? Ощущаю укол смущения, так как с лету придумать не удается.

— Я один. Юля не смогла приехать, — поясняю, что спальни мне без надобности. И, хм, клининг.

— А я тебе не про Юлю.

Эта идея как–то неожиданно шокирует. Потому что одно дело — думать, что тебя бросили и ты свободен как ветер, стоя на улице. И другое — осознать сей факт здесь, среди толпы пьяных телок, когда до свободных спален рукой подать.

Хе–хе. Организм неуместно бурно реагирует напряжением. Я качаю головой. Беру вторую бутылку пива из ящика, открываю. Делаю два больших глотка.

— Я ненадолго, — ставлю перед фактом Захара. — Учить много.

— Никто не узнает, Дом. Любым отношениям нужны новые эмоциональные вливания. Ничто так не укрепляет брак, как редкий охренительный левак! Узнаешь новые фишечки, всем в плюс.

— Ху*шечки.

Фишечки в постели — это, бесспорно, хорошо. Но вот что, если Юля узнает, что не в интернете их вычитал? Эта мысль оказывается раскаленным до тысячи градусов куском металла, я мгновенно отказываюсь от нее и роняю в никуда.

— Она мне голову отвертит, — отмахиваюсь. — Я, пожалуй, еще поживу.

— Это ты педиатр? — Рядом оказывается темноволосая девица с губами–бантиками. — Вау. Любишь детей? Ты, наверное, очень терпеливый.

— Обожает, — заверяет Захар. — А еще он обожает красоток. Матвей, это Инга. Она фитнес–тренер. Помимо педиатрии, Матвей увлекается логопедией. Учит всех желающих выговаривать свою фамилию: Адомайтис.

— Как?! — удивляется она. — Повтори–ка! Адом... что?!

Захар многозначительно кивает и отходит к другим гостям.

— Привет, — говорю я. — Можно просто Дом. Можно не напрягать язык.

— Я обожаю напрягать язык. Не переживай по этому поводу.

Мы смотрим друг на друга. Вот так легко?

— Как, говоришь, тебя зовут?

Двумя часами позднее мы сидим на лоджии толпой. Я, Захар и еще три девчонки. Музыка здесь тише. В венах плещется коктейль из смеси скуки, похоти, обиды и раздражения. Два часа жизни уплыли в никуда. При моем–то графике.

Верчу в руках телефон, вполуха слушая разговоры. Всеми фибрами души я бы предпочел лежать с Юлей в койке. Время, проведенное между ее ног, никогда не воспринимается как потраченное впустую. Достойных альтернатив для него нет и не было. В некоторые дни кажется, это единственное, чем бы я действительно хотел в жизни заниматься. Хобби.

Открываю социальную сеть.

— А кто–нибудь знает, зачем человеку нужны волосы? — вдруг спрашивает Инга.

Я перевожу на нее изумленный взгляд.

— Я задумалась об этом в прошлый раз, когда сидела в салоне. Мы рассуждали с парикмахером. Столько денег и времени уходит на уход. — Инга пропускает свои длинные блестящие волосы сквозь пальцы. — Но ведь в древности не было возможности за ними ухаживать. Откуда природе было знать, что в двадцать первом веке изобретут бальзамы?

— Мой папа бреет голову наголо, — встревает ее подружка. — Можно жить и без волос сколько угодно.