Захар ржет над ними до слез. Он пьяный в хлам.

— Представь древние времена. Бежишь по лесу, убегаешь от волка... — начинает эмоционально Инга. Ее зрачки чуть расширены.

— Саблезубого тигра или динозавра, — включается Захар с энтузиазмом. Одна из девиц сидит у него на коленях и ставит засос на шее. — Трицератопса, например.

— Да! Захар, точно! От трицератопса! Динозавры, они огромные же были! Бедные наши предки. Так вот, бежишь, волосы путаются, за ветки цепляются! Если бы естественный отбор и правда существовал, выжили бы только лысые. Как папа Люси. Поэтому лично мое мнение: хрень это все.

— Логично, — лицемерно заверяет Захар. — Я смотрю, ты шаришь в эволюции.

— Много читаю.

Это невыносимо. Захожу в сторис и застываю с телефоном в руке. Юля не дома, оказывается. На набережной гуляет. Фотки постит. Видимо, для меня. Потому что, если бы хотела — таскалась бы по ночи тайно. Но нет, надо чтобы я узнал непременно.

В ушах шуметь начинает от возмущения. До скрипа сжимаю челюсти. Отправляю реакцию: огонь.

Огонь. Огонь. Огонь!

Спалить к херам всё!

Юля их лайкает, реакции мои. Моментально. Говорю же, ждала. Выдра.

«Я свободен, всё?» — пишу ей.

Рядом стоит стакан с виски. Пиво закончилось. Отхлебываю. Морщусь.

«А что?» — отвечает.

Вдох–выдох.

— Инга, иди сюда, — зову я. — Давай сфотаемся.

— Зачем? — хихикает она.

— Ты красивая. На память. Расскажу, зачем нам столько волос на башке.

— Заманчиво, — пожимает она плечами. — Ты тоже читал про эволюцию? У нас много общего.

Плюхается в объятия, закидывает на меня ногу. Реакция не заставляет себя долго ждать и отзывается напряжением. Непривычно обнимать другую девушку. Запах чужой. Всё не так.

Я думаю об отце Юли — это самое лучшее средство, чтобы сбить возбуждение. Любой силы и в любой ситуации.

Вдох–выдох.

Улыбаюсь. Делаю селфи.

Пишу подпись к фотографии:

«Я могу делать, что захочу?»

Заношу палец над кнопкой «отправить».

Мешкаю. Инга тянется и целует в щеку, в шею. Касается губами, языком. Дрожь по телу. Я на мгновение замираю, больно сладко, а потом понимаю, что она собирается углубить поцелуй, оставив след! Ужас пронизывает насквозь, аж в пот швыряет. Резко отшатываюсь. Такое я не объясню.

И... случайно нажимаю «отправить». Твою мать!

Тут же жалею. Хочу удалить и спьяну тычу не туда, выбрав «Удалить только у себя».

Ка–пец!

Вспышка злорадства успокаивает: так Юле и надо.

— Ты чего? — слышу я голос слева.

Инга обнимает за шею. На телефон падает сообщение:

«Если ты меня не любишь и никогда не любил, то делай что хочешь».

Перечитываю три раза подряд.

Настроение обрушивается вниз. Никогда не любил? Не люблю?

Я действительно могу делать, что хочу. И скорее всего, об этом никто не узнает, кроме меня самого.

Прочищаю горло.

— Инга, в древности твои волосы не развевались бы как флаг по ветру. Они бы с детства свалялись в крепкий колтун, который бы шапкой защищал голову от переохлаждения и ударов. Природой волосы нам даны не для красоты.

— Ну что за душнила! — вздыхает Захар.

Встаю:

— Мне пора.

— Что–то не так? — пугается Инга.

Под возмущенные крики и протесты я иду к выходу. Трогаю шею, вытираю чужую слюну.

Захар догоняет уже у двери.

— Давай провожу. Вы че, поругались со своей? Или Инга не понравилась? Она нормальная абсолютно, веселая девчонка. Проблем не будет.

— Понравилась. Симпатичная. Просто не хочу. В смысле хочу, конечно. Но не буду.

Юля говорила, что у нас всё по–особенному. Что больше ни у одной пары нет такой близости. Даже если я трахну другую и никто об этом не узнает, особенность исчезнет.

Возможно, я последний дебил, раз верю в это. Сам не знаю, во что верить. Если бы Рай дождалась меня у детского центра, мы бы провели эту субботу вместе. Я бы лежал между ее ног и облизывал ее язык своим. Жар внизу живота опаляет, аж яйца поджимаются. Все было бы нормально. Я бы ни о чем таком не задумывался.

— Как знаешь, — говорит Захар. — Помощь нужна? Может, разобраться с кем–то?

Разобраться. Пояснить фиксику по ситуации. Мы, педиатры, добрые только к детям. А ему точно есть восемнадцать.

Выходим на лестничную площадку.

— Посмотрим. Хочу пройтись. Спасибо, брат, за поддержку. Снова.

— Брось. Батя говорит, хреново быть в отношениях. На сто процентов зависишь от настроения другого человека. Если она не хочет веселиться и трахаться — у тебя тоже нет ни праздника, ни секса. Это неправильно и ненормально, когда ты моложе тридцати пяти. Он женился в сорок на мамке, и я планирую пойти по его стопам.

— Однозначно, — киваю.

Мы пожимаем руки, после чего я сбегаю вниз. До дома идти минут тридцать, и я решаю прогуляться, проветриться, остыть. Погода позволяет. Последние теплые денечки мы спускаем в унитаз.

Сотовый вибрирует, достаю телефон и смотрю на экран: «Люба Юлина». Юлина — это не фамилия, а ассоциация. Лучшая подружка, да. Я моментально напрягаюсь. Провожу пальцем по экрану и выпаливаю в трубку:

— Что случилось?

Юля

Я не собиралась втягивать ни Любу, ни кого–то другого в наши с Матвеем проблемы, но так уж вышло, что удержать слезы не получилось. Наверное, я испытала шок.

Мы с подругами гуляли по набережной вдоль Енисея, затем сели за столик уличного кафе, которое еще не успело закрыться. Было зябко, мои уши и пальцы замерзли. Я заказала горячий чай, но его никак не несли. От скуки выложила несколько фотографий в сеть, никак не ожидая, что Матвей ответит селфи, где он с другой девушкой.

Согрелась моментально на костре его мести. Из огнемета поджарилась. Слезы брызнули самопроизвольно. Я положила телефон на столик экраном вниз и оглянулась в сторону бара. Хотелось отменить чай и заказать водки. Никогда раньше ее не пробовала, но вдруг подумалось, что стоит. Напиться, а потом бы сплясать голой на столе. Сделать что–то по истине аморальное.

Наверное, у каждой молоденькой девушки есть необходимый минимум аморальности в неделю, который она непременно должна выполнить, чтобы не сойти с ума в обществе, где ее считают воплощением чистоты и добродетели. На этой неделе я не дотягивала даже до середины базовой программы. Без Матвея в разврате я как без вдохновения.