Отлично понимая, что ничего хорошего она сейчас не увидит, Танька медленно подняла руку и откинула с головы фигуры капюшон. На секунду Фроловой показалось, что к ней поднесли зеркало. Она посмотрела в свои серые глаза, машинально поправила растрепавшиеся короткие русые волосы. Когда отражение перед ней не шевельнулось, наваждение с зеркалом улетучилось.

– Мама! – завопила Танька, шарахаясь прочь от своего двойника.

– Понравилось? – В дверях появилась Мари. – Это моя лучшая работа. Помнишь фотографию? Я очень старалась.

– Но у вас в Музее выставлены только мертвецы! – прошептала Фролова. До нее только сейчас дошел весь ужас ее положения. Она заметалась по залу, тщетно пытаясь вспомнить, где выход. – А я живая! Слышите, живая! – Танька остановилась около Мари. – Немедленно уничтожьте эту куклу! – потребовала она, стискивая кулаки. – Сожгите ее!

– Ну и что, что живая, – пожала полными плечами женщина. – Это же временно. Сейчас живая, через пять минут – нет. Раз есть копия, оригинал не нужен.

Хррясь!

Опустилось лезвие гильотины.

Хррям.

Щелкнули ножницы.

– Все как в той сказке, – лицо Мари уже не выглядело добрым и приветливым. – Любимая дочка не помогла Дедушке Морозу, и тот ее заморозил. Твой приговор: за грубость, злость и жестокость я приговариваю тебя к смерти. Поверь, люди умирали и за меньшие прегрешения.

Хррр.

Лезвие гильотины поползло вверх.

– Мама! – заорала Танька.

Хррясь!

Лезвие полетело вниз.

Танька шмыгнула носом и громко отхлебнула чай из большой чашки.

– Все, что ты говоришь, чушь! – По огромной кухне туда-сюда вышагивал Макс Тихомиров. Но был он такой высокий, что даже эта кухня казалась для него маленькой.

Танька смутно помнила, как выбралась из Музея, как, налетая на людей, бежала по улице и как совершенно случайно встретила своего одноклассника Макса.

– У нас в городе нет Музея восковых фигур. В Питере есть, а у нас нет. Поняла?

Танька снова всхлипнула и повторила фразу, которую твердила последние полчаса.

– Меня хотят убить!

– Фролова, кому ты нужна?

– Я боюсь.

Макс остановился, тяжело вздохнул и в сотый раз пожалел, что стал ей помогать.

На улице Танька чуть не задушила его. Она вопила что-то о куклах и убийцах, при этом мертвой хваткой держалась за рукав тихомировской куртки. Пришлось Максу вести ее к себе домой и отпаивать чаем. Его куртка, как спасательный круг, все еще лежала у Таньки на коленях.

– Все дети ломают игрушки. – Макс говорил громко, четко проговаривая слова, словно от испуга Танька могла потерять слух или перестала понимать русскую речь. – Если бы эти игрушки действительно мстили, ни один человек не дожил бы до конца школы. Ты меня поняла?

Танька кивнула и снова опустила нос в чашку. Она все понимала, но недавние события были такими яркими, что принять их за простую фантазию было невозможно.

– Ты мне просто не веришь, – прошептала она.

– Ну, ты совсем больная! – в очередной раз вздохнул Тихомиров. – Во что я должен верить? В то, что с тебя сделали восковую фигуру? В то, что кукла стригла тебе волосы?

Танька машинально протянула руку к макушке. С прической – если можно назвать прической то, что было у нее на голове, – оказалось все в порядке. Это Таньку окончательно расстроило, и она заплакала.

– Слушай. – Макс уже проклинал себя за то, что связался с Фроловой. – Если все так плохо, иди в милицию, расскажи родителям.

Танька отрицательно покачала головой. Если ей не верил Макс, то в милиции ее и подавно примут за ненормальную.

Но она не сумасшедшая! Это все было! И трамвай. И полоумная кондукторша. И Мари со своим музеем. И Карлуша…

– А как же Карл-Людовик? – ухватилась за последнюю мысль Танька. – Я же раньше про него не знала. А теперь знаю. Откуда?

Макс остановился напротив Фроловой. Одну руку он положил на спинку ее стула, другую на стол и пристально посмотрел ей в глаза.

– Нам об этом говорили на уроке истории, – как заклинание стал произносить он. – После падения ты об этом вспомнила.

– Не знаю я ничего про Французскую революцию! – радостно завопила Танька, вскакивая. – Болела я тогда!

– Фролова, ну чем ты хуже других? – Тихомиров опустился на ближайшую табуретку и устало сгорбился. – Я тоже в детстве ломал паровозы. Что же, мне теперь судьба под электричкой погибнуть?

Танька плюхнулась обратно на стул и с тоской посмотрела на Макса. Помогать он ей явно не собирался. И вообще ничего Тихий – так иногда Макса звали в классе – делать не хотел. Даже если Фролова начнет помирать у него на глазах, он так и будет вышагивать по кухне и с умным выражением лица говорить всякую ерунду. У, зануда!

– Сволочь ты, Тихомиров. – Танька отпихнула от себя чашку. Чай плеснулся на стол. – И фамилия у тебя соответствующая. По тебе – все должно проходить тихо и гладко.

– А что я могу сделать? – Макс был все так же невозмутим. – Встать на голову? Или позвонить Охотникам на привидений?

Танька встала, опрокинув стул, и пошла по коридору к выходу.

– Сумасшедшая! – долетело до нее из кухни.

Это слово заставило ее так шарахнуть входной дверью, что стекла в подъезде зазвенели. От злости она забыла про свой страх, в открытую шагая по улице.

Много бы Фролова сейчас отдала, чтобы на голову вредному Тихомирову что-нибудь свалилось.

– Позолоти ручку, погадаю, – противно проскрипел голос за спиной, и Танька чуть не завизжала от испуга, решив, что ее сейчас опять поведут в Музей восковых фигур.

– Ты чего орешь?

Невысокий старик, больше похожий на бомжа, сам испуганно отскочил в сторону.

– А вы чего ко мне пристаете? – огрызнулась Танька, собираясь пройти мимо. – Некогда мне!

– На свою жизнь у человека никогда нет времени, – произнес старик загадочную фразу и замер, ожидая Танькиной реакции.

– Сегодня в психушке День открытых дверей? – через плечо бросила она. – По улице одни ненормальные ходят.

– Я знаю, где ты только что была. – В голосе старика появились нотки сказочника, рассказывающего свою самую любимую историю.

– В этом доме, – Танька кивнула на подъезд, из которого вышла. Старик ее начинал раздражать.

– В Музее. И тебе там сделали подарок.

Фролова успела пройти несколько шагов, прежде чем слова незнакомца дошли до нее.

– Что? – Она так резко повернулась, что в шее у нее что-то хрустнуло.