Замявшись, Уолтерс ответил:

— Что ж… такое случается, но за это время в кабину наверняка зашли бы стюардесса или бортпроводник.

— Ты прав. Радиосвязь отсутствует слишком долго.

— Понимаешь, когда самолет снижался и менял эшелон, они должны были связаться с нами. Предположим, в этот момент они обнаружили, что радио вышло из строя, но пилот мог воспользоваться каналом передачи данных и отправить по телетайпу сообщение в свою компанию, а они бы к этому времени позвонили нам.

Эшкинг задумался над словами Уолтерса.

— Вот поэтому я начинаю склоняться к мысли, что, как ты сказал, вышла из строя антенна. А сколько антенн у этого самолета?

— Точно не знаю, но много.

— Могли они все сломаться?

— Теоретически могли.

Эшкинг снова задумался.

— Ладно, предположим, капитан знает о том, что у него не работает радиосвязь… но он действительно мог воспользоваться мобильной телефонной связью с землей, позвонить кому-нибудь, кто предупредил бы нас. Я хочу сказать, что такое случалось… и пилоты пользовались мобильником.

Уолтерс кивнул.

Они вдвоем внимательно уставились на экран радара, наблюдая за отметкой, которая медленно двигалась справа налево. Наконец Боб Эшкинг сказал то, чего ему говорить не хотелось:

— Возможно, это захват.

Уолтерс промолчал.

— Сэм?

— Да… но посмотри, авиалайнер в точности выполняет полетный план: курс и высота — все правильно; они используют код бортового ответчика для трансатлантических перелетов. Если бы самолет захватили, капитан должен был сменить код ответчика и послать сигнал о захвате, чтобы предупредить нас.

— Конечно… — Эшкинг понимал, что ситуация не похожа на захват. Просто долгое время нет радиосвязи с авиалайнером, а в остальном все нормально. И все же возможно, что угонщик очень опытный, он знает про смену кода и сигнал и приказал пилотам не прикасаться к переключателю бортового ответчика.

И еще Эшкинг понимал, что сейчас вся ответственность ложится на него. Он мысленно выругал себя за то, что добровольно вызвался дежурить в субботу. Жена уехала во Флориду навестить родителей, дети были на занятиях в колледже, и Боб подумал, что лучше пойти на дежурство, чем сидеть дома в одиночестве. Как же он ошибся! Жаль, что у него нет хобби, а то было бы чем заняться в субботу, кроме работы.

— Что мы еще можем сделать? — спросил Уолтерс.

— Продолжай делать то, что делаешь. А я свяжусь с диспетчером аэропорта Кеннеди, потом позвоню в Центр трансконтинентальных операций.

— Хорошая идея.

Эшкинг поднялся с кресла.

— Сэм, я не верю, что возникла серьезная проблема, но мы проявим некомпетентность, если не сообщим о сложившейся ситуации.

Уолтерс мысленно перевел слова начальника: «Не стоит паниковать, а то может показаться, что мы не в силах справиться с ситуацией. Однако на всякий случай лучше прикрыть свои задницы».

— Вызови девятнадцатый сектор и передай ему рейс один семь пять, — приказал Эшкинг.

— Хорошо.

— И звони мне, если будут какие-то новости.

— Позвоню.

Эшкинг повернулся и направился в свой отгороженный стеклом кабинет. Здесь он уселся за стол и подождал несколько минут в надежде, что Сэм Уолтерс позвонит и сообщит о восстановлении радиосвязи. Затем Боб подумал о том, что скажет диспетчеру аэропорта Кеннеди. Он решил, что это будет строго дозированная информация для сведения, без малейшего намека на тревогу или озабоченность, никаких предположений — ничего, кроме фактов. А вот во время звонка в Центр трансконтинентальных операций следует в разумных пределах высказать тревогу и озабоченность.

Эшкинг снял трубку телефона и сначала набрал номер диспетчера аэропорта Кеннеди. Дожидаясь, пока ему ответят, Боб подумал: а может, все-таки надо сказать им, что он нутром чует — здесь явно что-то не так.

Я сидел в комнате вместе с коллегами: Тедом Нэшем, супершпионом из ЦРУ; Джорджем Фостером, бойскаутом из ФБР; Ником Монти, хорошим парнем из Департамента полиции Нью-Йорка; и Кейт Мэйфилд, золотой девочкой из ФБР. Все расположились в креслах, которые забрали от свободных столов, и каждый держал в руке керамическую чашку с кофе. Я с удовольствием добавил бы к кофе пончик с сахарной пудрой, но люди почему-то всегда смеялись при виде полицейского с пончиком, и я подавил в себе это желание.

Мы все сняли пиджаки, продемонстрировав друг другу плечевые кобуры. За двадцать лет службы в правоохранительных органах я открыл для себя, что вид плечевой кобуры заставляет всех говорить чуточку тише, даже женщин.

Все были заняты тем, что листали папки с данными на нашего перебежчика, которого звали Асад Халил. Обычно полицейские называли эти документы папками, а мои новые друзья — досье. Так что получалось, что полицейские, сидя на своих задницах, листали содержимое папок, а федералы, сидя на своих мягких местах, просматривали досье.

Информация в папке называется установочными данными на подозреваемого, а информация в досье, как я думаю, так и называется — информация. Одно и то же, но мне надо привыкать к языку федералов.

Как бы там ни было, мало чего ценного содержалось в моей папке, или в их досье, за исключением, пожалуй, цветной фотографии, переданной из посольства в Париже. Скудные биографические данные перебежчика да еще краткий отчет с умозаключениями, состряпанными ЦРУ, Интерполом, британской службой МИ-6, французской Сюртэ и целой кучей других полицейских и шпионов, шастающих по Европе. В биографических данных говорилось, что наш перебежчик ливиец, около тридцати лет, семьи нет, говорит, разумеется, на арабском и, кроме того, на английском, французском, немного на итальянском, еще меньше на немецком.

Я бросил взгляд на часы, потянулся, зевнул и огляделся по сторонам. Клуб «Конкистадор» служил оперативным штабом не только для ОАС, но и для ЦРУ, ФБР и бог знает для кого еще. Однако в этот субботний день здесь присутствовали только пятеро членов ОАС, дежурный офицер, которую звали Мег, да еще секретарша Нэнси Тейт. Кстати, стены помещения имели свинцовые экраны, чтобы никто снаружи не мог подслушивать с помощью специальной аппаратуры, и чтобы даже Супермен ничего не смог разглядеть.

— Насколько я понимаю, ты хочешь уйти от нас, — обратился ко мне Тед Нэш.

Я не ответил, но посмотрел на Нэша. Он был модником, и, знаете, все у него было пошито на заказ, даже туфли и кобура. Симпатичный, загорелый, темные волосы с легкой проседью. Я отчетливо припомнил, что Бет Пенроуз проявляла к нему определенный интерес. Я попытался убедить себя, что, конечно же, не из-за этого недолюбливаю его, однако наверняка и это добавляло дров в тлеющий костер моей неприязни.

— Советую тебе еще раз хорошенько обдумать свое решение, — вступил в разговор Джордж Фостер.