— Да, мастер. Первые упоминания об Источнике благодати мы находим в жизнеописании святого Влахерна. Однажды ему было видение: старец оказался в цветущей благоухающей долине. По склонам гор сбегали два водопада, их струи стекали в озеро. Вода в нем беспрестанно бурлила, переливаясь серебром и золотом. Был ясный день, но в водах озера отражались звезды. И тогда Святой Влахерн услышал глас, будто исходящий с небес: "Покуда не иссякнут воды Источника, миру стоять. И будет в нем всего вдоволь — благодать и радость будут изливаться на каждого. И на короля, и на землепашца".

— Все верно, адептка Тея. Почему никто ничего не пишет?

Андриетти грозно обвел взглядом класс, девочки тут же склонились над тетрадями. Я тоже обмакнула перо в чернильницу, но у меня не вышло вывести ни единой буквы: проклятое перо только царапало страницу.

— Разучились писать, Алесса? — он наклонился низко ко мне, и я почувствовала приторный аромат благовоний, исходящий от его заплетенной бородки.

— Мое перо… — я же не могла объяснить ему, что мне ни разу в жизни не приходилось пользоваться писчими перьями. — Оно…

Он проворно выхватил у меня несчастное перо и сделал лихой росчерк на пустой странице.

— Пишите! Я не собираюсь краснеть за вас на экзамене! — приказал он. — Кто может продолжить?

— Позвольте мне, — мне показалось, что вызвалась Марена. — Святая Рогирда противоречит Влахерну. В видении ей предстал остров посреди моря. Она спустилась в пещеру и увидела широкую каменную чашу на высоком постаменте. В ней словно кипела вода. По стенам пещеры двигались тени. И голос молвил ей: "Зло, проникшее в наш мир, будет стремиться осквернить и подчинить себе Источник. Запомни: имена демонам — Тарим и Бельфер. Береги то, что питает тебя и всех живущих".

Перо по-прежнему не желало подчиняться: стоило мне нажать посильнее — и по странице тут же расплывалась клякса. Если же я ослабляла нажим, получались только черточки и закорючки. Что, перья тоже зачарованы? Мастер Андриетти уже начал поглядывать на меня, как на безумную. И накручивал одну из косичек себе на палец. Вот далась же я ему! В классе учениц пятнадцать, не меньше — ему что, нет до них дела?

— Садитесь, Марена, — равнодушно бросил он, не удостоив девушку похвалы. — Разумеется, вы понимаете, что все это — не более чем измышления и бред распаленного постами и молитвами воображения отшельников. Водопады, чаши, демоны, покушающиеся на Источник… Что же известно об Источнике магам? Адептка Алесса!

Я ловлю воздух ртом, медленно поднимаюсь со своего места, но понимаю, что меня уже ничего не спасет. То, о чем только что рассказывали Тея и Марена, я воспринимала какими-то обрывками — об этом нам в школе говорили на факультативе по истории религии. Но вот о магах…

— Быть может… — я мучительно соображаю, какой ответ мог бы хоть как-то походить на то, что в этом мире считают истиной. — Это некая энергия, заключенная в глубинах земли. Ну, как раскаленное ядро…

Светлые, почти бесцветные глаза Андриетти буравят меня чуть ли не минуту. И он молчит, вероятно, говорит себе сейчас, что падение хрустального шара не прошло для моей головы бесследно.

— Сядьте, — наконец роняет он. — Если, конечно, не собираетесь стать новой пророчицей. — Латона! Исправьте ответ адептки Коэн!

Латона что-то говорит о пылающих кристаллах, которые питают жизнь и магию в этом мире, но я почти не вслушиваюсь. Внутри меня нарастает ужас. Как он назвал меня? Адептка Коэн? Алесса Коэн? Но этого же не может быть! Алессу Коэн обвинили в убийстве короля и казнили на главной площади Таверии ровно за тысячу лет до моего рождения. Но… но как? Разве такое возможно? Меня тоже казнят? Или это все тот же кошмарный сон, который все никак не заканчивается?

… — Перед каждой из вас стеклянный шар. У вас полчаса, чтобы сотворить внутри него иллюзию, которая покажет, каким вы видите источник силы. Приступайте! Не ограничивайте свою фантазию! В то же время помните, что на экзамене будет присутствовать епископ Савери — и откровенно еретические картины вроде той, о чем только что поведала нам адептка Коэн, могут прийтись ему не по душе.

Я таращусь на круглый стеклянный сосуд на своем столе, но вижу только пылинки на его стенках. Алесса Коэн… Девушка на картинах в музеях: одни художники изображали ее хладнокровной убийцей, сжимающей в высоко поднятой руке отрубленную голову короля. Другие — сломленной, отчаявшейся, в цепях, делящей узкую камеру с полчищами крыс. Алесса Коэн должна умереть…

— Что же вы медлите, адептка Коэн? Я понимаю, все вы тут готовите себя к удачному замужеству. И помышляете лишь о том, чтобы дать жизнь ребенку, чей Дар — как знать? — во сто крат превзойдет ваш. По мне так никто здесь не заслуживает звания магиссы.

По рядам проносится недовольный ропот, но перечить мастеру девочки не осмеливаются. Он же только что оскорбил всех! Или это здесь в порядке вещей? Андриетти смотрит на меня насмешливо, самодовольно поглаживает козлиную бородку, и я, подглядев, что делает соседка по парте, тоже протягиваю руку в сторону стеклянного шара, широко растопырив пальцы. И на какой-то миг даже думаю — вдруг получится? Нет, шар остается пустым. Я поднимаю голову — солнце стоит уже высоко, слепит глаза. И мне чудится, как его лучи играют в водяных брызгах, над чашей мостиком перекинулась радуга… А потом свет меркнет: вода переливается через каменный бортик, выплескивается на пол. И в ней все больше и больше алых змеек — священная вода смешивается с кровью, оскверняя Источник Благодати. "Нет-нет!" — кричу я, пытаясь оттащить умирающего к противоположному краю пещеры. Но он слишком тяжелый, я падаю лицом вперед — и передо мной вновь осколки стекла.

— Немедленно в лазарет! И кто только додумался допустить ее к занятиям! — надрывается высокий мужской голос.

Козлиная бородка, заплетенная в косички, розовые щечки… Я закрываю глаза. Алесса Коэн должна умереть. Я не знаю никого, кто мог бы изменить историю.

Я прихожу в себя уже под вечер: я снова в той же палате, только лицо целительницы больше не кажется мне таким уж добрым. Она наклоняется ко мне, кладет руку на лоб, качает головой. А в ее глазах страх и непонимание. Ей влетело от директрисы? Но та же сама выпустила меня на занятия, посчитав вполне здоровой. Впрочем, какая теперь разница? Я сморозила какую-то глупость на лекции, я не ориентируюсь в замке… Похоже, даже писать разучилась.

Почему-то у меня больше не получается убедить себя, будто все, что меня окружает, — просто сон. Сон? Где я теряю сознание, вновь прихожу в себя, просыпаюсь и засыпаю, ощущаю боль, обиду и страх? И это теперь насовсем: я живу за тысячу лет до своего рождения, я ношу это проклятое имя, моя судьба записана много веков назад. Сколько мне осталось? Все зависит от того, какой тут сейчас год, — но я же не буду спрашивать? И все же пока еще у меня получается не поддаваться страху. Как будто между моим миром и миром Алессы Коэн — стеклянная стена. И она меня защищает.

Целительница куда-то выходит, я оглядываю стены, и только тут до меня доходит: здесь нет никаких свечей или факелов. Комнату освещают небольшие светящиеся сферы — то, что я накануне ночью приняла за праздничную гирлянду. И их слишком много, они словно заметили, что я не сплю, и сами по себе наливаются ярким теплым светом. Слишком ярким. И когда целительница возвращается, я прошу ее приглушить свет.